Марусина любовь - читать онлайн книгу. Автор: Вера Колочкова cтр.№ 23

– Что значит не хочет, милая? – чуть придав голосу удивленного холода, переспросила Ксения Львовна. – Мало ли что он хочет, чего не хочет… Так надо, и все! Детские игры в протест кончились! Наступила большая серьезная жизнь! Ведь не думал же он, что всегда будет прятаться за должностью рядового врачишки в районной поликлинике…

– Почему рядового врачишки… Я думала… Он же хороший врач… Он маммолог…

– Не важно, что ты думала, Маруся. Он в свое время, конечно, проявил большое упрямство, настоял на своем. Сначала сам определился в специализацию, потом сам интернатуру себе нашел… Но все это были наши небольшие уступки, не более того! Это Виктор меня тогда уговорил ему уступить… Кто ж знал, что эти игры в самостоятельность так ему понравятся? Я думала, это так, возрастное… Детский глупый протест против родительского якобы деспотизма, затянувшийся пубертатный период… Ну вот скажи, в чем, в чем тут родительский деспотизм?

– Я не знаю, Ксения Львовна… Вот когда я после школы поступать хотела, мама мне вообще никаких советов не давала. Тебе, говорит, жить, ты сама и выбирай специальность по душе…

Ксения Львовна вдруг уставилась на нее так, будто упоминание о Марусиной маме оскорбило ее до глубины души. Вроде того – ну и сравнила, дурочка… Потом будто спохватилась, усмехнулась снисходительно и едва заметно, одними глазами, произнесла ласково:

– Ну да, ну да, конечно, Марусенька. Ты права. Кто ж спорит? Специальность надо действительно по душе выбирать. Но в нашем случае, согласись, разве не честнее Никите признать, что мать права? Нельзя же оставлять клинику на чужих людей, в самом деле…

– Но раз он не хочет! – снова тихо проговорила Маруся, робко подняв на свекровь глаза. – Зачем заставлять…

– А его никто и не заставляет… Это его прямая обязанность, понимаешь? И вообще, хватит ему уступать. Лимит на уступки закончился. Один раз это «не хочу» уже было, и хватит. Он тогда меня припугнул уходом из дома и даже вещи собрал… Каюсь, дала слабину. Не надо было. Никуда б он не делся. Все равно бы пришел.

– А если бы не пришел?

– А ты не говори так, девочка! – строго и одновременно вкрадчиво произнесла Ксения Львовна, дотронувшись ладонью до ее руки. – Никогда так не говори! И даже мысли в голове такой не держи! Я без своего сына просто жить не смогу, это исключено!

– Но… Он же все равно от вас никуда бы не делся… В принципе… Многие дети уходят от родителей, живут самостоятельно, и ничего…

– Вот многие пусть и живут! А тебе я еще раз говорю – даже мысли такой не держи! Потому что мы – одна семья! И запомни: вы всегда будете жить со мной, что бы ни случилось. Ты слышишь меня? Всегда! Семья Горских – это единый и монолитный организм, любящий и счастливый. Мы как сросшиеся корнями и стволами деревья, и если их начать отрывать друг от друга, то погибнут все… Но деревья эти надо еще и поливать, и кормить, и удобрять, чтоб они в целостности своей не зачахли! Теперь эту функцию должен взять на себя Никита. И он ее возьмет на себя обязательно! А ты ему поможешь!

– Я? Как?

– Поговори с ним, Маруся! Убеди его! Ты ж ему жена, не кто-нибудь! Поговори, приласкай по-женски… Исхитрись как-нибудь… Как там говорится, про ночную кукушку? Я забыла…

– Ночная кукушка всегда дневную перекукует… – автоматически воспроизвела Маруся народную мудрость.

– Вот-вот! Я это и имела в виду! Ну подумай сама, ведь я в самом деле права… Я вас обоих так люблю… Ты даже не представляешь, как я вас люблю…

Она всхлипнула очень жалобно и ткнулась лицом Марусе в колени, и заплакала, и затрясла жалко плечиками. Маруся сидела как истукан, удивленно разглядывая ее затылок и не зная, как себя следует повести, по голове ее погладить, что ли? Иль сказать надо чего? Попробуй сообрази, когда с ней такие разнообразные и слезливые метаморфозы ежеминутно приключаются…

– Хорошо, Ксения Львовна… – выдавила она из себя наконец. – Я поговорю с ним… Вот он придет домой, и поговорю…

– Умница, Марусенька… Я знала, что ты меня поймешь… – подняла голову Ксения Львовна. Протянув руку, она ласково ущипнула ее за щечку, тут же проговорив капризно: – Помнится, ты грозилась меня завтраком накормить… И кофе сделать…

– Да! Это я сейчас! Я сварю! – быстро встала Маруся с кресла. – Ой, а может, мне сейчас тесто поставить? Я к вечеру пироги испеку для Виктора Николаевича… С луком, с яйцами… Он любит, я помню! Мы же поедем к нему вечером? Я и сметану домашнюю привезла, он тоже любит…

– Вечером? В больницу? – вскинула на нее вмиг ставшие отрешенными глаза Ксения Львовна. – А… Ну да… В больницу… Хотя… Я думаю, не стоит Виктору надоедать…

– Как это? – снова осела в кресло Маруся. – Как это – не стоит надоедать?

– Ну… Понимаешь… Мне кажется, что ему самому будет комфортнее одному побыть, никого не видеть какое-то время… У него палата отдельная, со всеми удобствами, и кормят там замечательно…

– Да вы что, Ксения Львовна! – тихо и отчаянно прошептала Маруся, чуть не заплакав. – Как это – одному комфортно?! Да он же болеет, ему, наоборот, хочется, чтоб мы рядом были!

– Ну да… Ну да… Конечно… Чего ты разволновалась так? Иди, пеки свои пироги! Потом Никита их отнесет… Только кофе не забудь сварить! Иди, Маруся. Мне Сергееву позвонить надо. У них там, наверное, оперативка уже закончилась…

Только ближе к полуночи Маруся услышала из своей комнаты, как деликатно хлопнула входная дверь. Пришел, значит. Действительно – куда ему деться-то. Тут же начала она лихорадочно воспроизводить в голове все те хорошие и дельные, как ей казалось, доводы, предназначавшиеся для предстоящего с Никитой разговора. Она и сама себя постаралась убедить, конечно, что они дельные. А что ей оставалось еще? В спор вступать с Ксенией Львовной? Иль вредничать начать? Так им сейчас вообще-то не до этого…

На цыпочках выскользнув из комнаты, она ветром пронеслась через гостиную, потом через широкий холл, отметив про себя, что в спальне Ксении Львовны горит бра над кроватью – не спит, значит, – и с разбегу ткнулась лицом Никите в грудь, сплела руки сзади на его спине. И сразу почувствовала, как он продрог. От куртки его пахло улицей, стылым ночным дождем, осенью и немножко пряным лиственным дымом, и дорогим парфюмом, и горьким настроем на прежнее непоколебимое упрямство. Бог его знает, какой у этого упрямства был запах, но он точно был, шибал в ноздри – Маруся сразу учуяла. Подняв к нему лицо, выдохнула тихо и виновато:

– Пойдем на кухню, я тебя покормлю… Ты где был так долго?

– Да так… В больницу к отцу ездил, потом просто по улицам шатался. Домой не хотелось. Мама спит?

– Нет, по-моему.

– Тогда пойдем к себе…

– А ужинать?

– Я не хочу, Марусь. Я в кафе заходил… И ел, и пил…

От него и впрямь шел легкий, едва уловимый запах хорошего алкоголя. Виски, наверное. Или коньяк. Вообще-то он почти не пил, как сам выражался, – не прилипла к нему такая потребность. В студенческие годы, мол, в молодежной компании всякое было, а все равно не прилипла. Говорил – просто с организмом повезло…