— А сейчас, мастера, примите от меня благодарность. За мастерство ваше, за терпение, за верность России, за талант ваш, потому как без всего этого никаких наших заводов, которые ныне уже по всему свету известны, не было бы. — Тут Князь снова повернулся к толпе и объявил: — Каждой семье, которая будет вселяться в наш новый дом, на обустройство вручаю по сто рублей. А еще… — Он опять сделал паузу и, улыбнувшись, внезапно спросил: — Сколько у тебя детей, мастер Дормидонт?
— Четверо, вашсочсво, — ответил слегка ошеломленный подарком Дормидонт Грива.
— А у тебя, Никодим?
— Семеро.
— О как! — еще шире заулыбался Князь. — Значит, денежку от батюшки получил?
— А то как же, вашсочсво, — гордо кивнул Никодим. — По тому году еще. А ноне женка опять на сносях.
— Ну так и от меня помощь будет, — решительно заявил Князь. — Сим днем объявляю, что отныне плата за комнату в казенных заводских домах за каждого ребенка до пятнадцати лет будет уменьшаться на двугривенный в месяц!
Народ возбужденно загудел. Семьи-то у всех были большие, редко в какой по трое детей — в основном больше. Так что платить за жилье на несколько рублей меньше — это было здорово. Да за какое жилье — почитай господское.
Программа строительства заводского жилья в Магнитогорске развернулась еще два года назад, в 1904-м. Еще до того как Князь-благодетель покончил со всеми своими дальневосточными делами и возвернулся назад. Поначалу никто не понял, чего это собираются строить неподалеку от завода, в тех самых местах, где ранее никакого строительства не допускалось. Да не только строительства — и шалаши, и полуземлянки-времянки ставить там тоже запрещали. Единственное, в чем дали послабление, так это в проведении ярмарок. Но и за ними следили строго. Так, несколько местных киргизов, приехавших на ярмарку и решивших прямо тут, далеко не отходя, нарубить себе дров для костра, были тут же взяты к ногтю местным урядником и спроважены к судье, который мигом назначил им десять дней наказания в виде посадки новых деревьев. Ну деревья и кусты в городе сажали много где и обильно… Нет, можно было бы и штраф определить. Но чего возьмешь с киргизов? Да и не поймут они ни что это штраф, ни за что этот штраф. Решат, что просто деньги отобрали люди плохие, и всё…
Короче, никогда и ничего там не строили, а тут вдруг начали. Народ походил, посмотрел — всё одно дорога на завод шла мимо этих пустырей — и решил, что либо новое управление металлургического завода строят… (Эвон завод-то как разросся, а заводуправление всё в старом особняке ютится. Частные-то заводы давно себе экие хоромы отгрохали, а княжеские (так здесь и делили, мол, то — частное, а это — княжеское, хотя княжеские, по уму, тоже частными были — ну не казенные же), пусть и больше в разы, а всё не сподобятся.) Либо «фатеры» для иностранных мастеров и инженеров. Начальство-то заводское уже давно проживало в аккуратных коттеджах на взгорке неподалеку от реки. По самой реке строиться тоже запрещали — говорили, что позже вся река в городской черте оденется в каменные набережные, а вдоль них разобьют городские парки…
Нет, но большому счету мастера и инженеры без жилья уже давно не мыкались. Вне зависимости от национальности — как русские, так и иностранцы. Более того, среди тех, кто числился в иностранцах, настоящих иностранцев почитай уж и не было. Те, кто приехал ненадолго — на три-пять лет, — давно отбыли обратно. Те же, кто остался, отрабатывали третий пятилетний контракт (а многие уж четвертый) и считались почти своими, тем более что уже со второго контракта желающему продолжить работу на заводах Князя требовалось непременно знать русский язык. Обучали ему иностранцев бесплатно — нанимали учителей и предоставляли время для занятий. Кто хотел — выучил, а кто нет — уехал. Потому ныне на русском в Магнитогорске говорили все. Да и имена уже у всех обрусачились. Петер Александр давно уже именовался Петром Александровичем, Кнут стал Гнатом, Михель — Михаилом и так далее. Так что «иностранцами» их продолжали звать больше по привычке. И единственная существенная разница между русскими и иноземными мастерами и инженерами состояла только в том, что иностранцы пока зарабатывали больше русских. А куда было деваться? Иначе большинство среднего технического персонала просто собрало бы манатки и вернулось на историческую родину. (Вернее, уже не большинство, потому как доля таких бывших иностранцев на заводах Магнитогорска постоянно падала и ныне составляла дай бог треть, а то и четверть указанных категорий работников, поскольку численность персонала росла, а новые вакансии мастеров и инженеров занимали теперь не приглашенные иностранцы, а русские — выпускники местного университета, заводских школ и техникумов и выученики тех самых французских, бельгийских, немецких и шведских инженеров и мастеров.) Зато это были люди, знавшие производства от и до, лично налаживавшие когда-то все технологические процессы заводов и выучившие большинство тех, кто сейчас занял место рядом с ними. Поэтому, пока их русские коллеги не наберутся такого же опыта, не станут вровень с теми, кого по привычке все еще продолжали именовать «иностранцами», терять этих самых «иностранцев» было бы очень неразумно. Это понимали все. Князь же заявил, что не только не собирается урезать зарплаты «иностранцам», а, наоборот, будет изо всех сил стремиться, чтобы и русские получали никак не меньше их. Что постепенно и происходило. И если все будет идти так, как идет, без всяких катаклизмов, то году к 1916-му зарплаты сравняются…
Так вот, сначала судачили про заводуправление либо «фатеры» для мастеров и инженеров. Но уже через три месяца после начала строительства по заводам пошел слух, что это ставят жилье для мастеров нижнего звена и — страшно подумать! — даже для рабочих. Причем не просто бараки нового типа, а настоящие отдельные «фатеры». То есть не то чтобы каждому рабочему планировалась отдельная «фатера» как старшему мастеру или инженеру, нет, дай бог сначала комнату получить. Но эта комната была не в бараке на сотню клетушек с туалетом на улице, свечным или в лучшем случае керосиновым освещением, печами в коридоре и общей кухней на два-три десятка семей, а в настоящей «фатере» на две-четыре комнаты, с теплым ватерклозетом, с ванной, с электрическим освещением, с водяным отоплением от котельной на каждые четыре рядом расположенных дома, с кухней, кладовками в подвале и так далее. Короче, мечта, а не жизнь. И самое главное — ходили слухи, что лет через десять, когда все рабочие окончательно переберутся из бараков и полуземлянок в эти благоустроенные комнаты, будет разрешено при заключении договора с заводом не менее чем на пятнадцать лет и с учетом беспорочной работы не менее пяти лет выкупить себе такую «фатеру» на одну семью. Мол, дома после завершения программы переселения будут строиться и далее, так что если кто решит зажить как баре — милости просим.
И вот теперь первые полторы с лишним тысячи семей заселялись в первом «дворе», который строители только что закончили. Это был комплекс из четырех пятиэтажных, пятиподъездных домов со своей котельной, с обширным двором, в настоящий момент все еще изрытым ямами, с несколькими деревьями, сохранность которых в процессе строительства была закреплена специальным пунктом в подряде со строительными артелями, и со странными огороженными площадками в центре двора, предназначения которых никто не представлял. Большинство счастливчиков были мастерами, но и рабочих набралось почти четыреста семей. Лучших. Тех, кого выделили сами рабочие на общинных цеховых советах как самых уважаемых и профессиональных.