— Не могу, — простонала она, — я ведь даже не знаю вашего имени.
— А если я назову вам его, вы обещаете, что от этого ничего не изменится? — спросил он, медленно целуя ее.
— Мм… — только и смогла ответить она, закрыв глаза от наслаждения.
— Вы поедете со мной тогда? — спросил он.
— Мм… — Барбара была не в силах что-либо ответить.
— Меня зовут Джордан, — сказал он.
Медленно, словно издалека, до нее дошел смысл услышанного. Вместе с ним к ней вернулось самообладание, властно руководившее ею многие годы.
Глаза ее широко открылись.
— Лазарус? — сказала она.
Он пристально смотрел на нее, но ничего не сказал. Его взгляд приковывал к себе, делая ее почти безвольной.
— Джордан Лазарус, — сказала она.
Она вырвалась из его объятий. Не утихший еще в глубине ее тела трепет только усиливал чувство внезапного стыда и злости. Она ударила его по щеке.
— Убирайтесь отсюда, — сказала она, — убирайтесь, пока я не приказала вас выставить. Вам здесь не место.
— Так же как и вам, — сказал он. — Я же вижу. Почему бы вам не пойти со мной и не выслушать мое мнение. Тогда бы вы поняли…
— Я все прекрасно понимаю и так, — сказала она. — Убирайтесь.
— Послушайте, — настаивал он, взяв ее за плечи. — То, что делает ваш отец, нечестно. Вы сами это понимаете. Просто выслушайте меня. Я хочу, чтобы вы поняли, скольким людям нанесет он вред, если осуществит то, что пытается сделать.
— Это вы поступаете нечестно, — сказала она.
Он снова прижал ее к себе и поцеловал. Она отталкивала его, стараясь освободиться. Но в самом ее отчаянии сквозило желание, и он чувствовал это. Он также чувствовал беспредельную боль, охватившую каждую частицу ее тела, и не мог понять причины.
Наконец она вырвалась и быстро пошла от него.
— Уходите сейчас же, — сказала она, — а то я позову охрану, и они вышвырнут вас отсюда. И я расскажу отцу, что вы сделали.
Джордан улыбнулся.
— Хорошо, — сказал он, — я уйду. Но подумайте над тем, что я сказал. Подумайте над тем, что произошло сегодня между нами. Не забывайте меня. Пожалуйста.
И он ушел.
Барбару всю трясло от гнева на его самоуверенность и вероломство. Но к ее гневу и стыду примешивался не утихший в глубине души шторм наслаждения.
Она оттолкнула Джордана Лазаруса, отвергла его. Но не забудет.
Она решила не рассказывать отцу о случившемся. Это было ее личное дело.
В машине по дороге домой Виктор Консидайн заметил, что дочь нервничает. Он спросил, что с ней происходит. Она ответила, что разболелась голова.
— Ты мало ешь, — сказал он, — в этом вся проблема.
Дома, поднявшись к себе, Барбара Консидайн долго стояла под горячим душем. Она с сожалением чувствовала, как мыло и вода смывают следы прикосновений Джордана Лазаруса. Ее тело трепетало под струями воды.
Выйдя из душа, она посмотрела в зеркало на свое обнаженное тело. В конце концов, оно выглядело не таким уж безобразным. Груди полные, талия стройная, только руки и ноги немного полноватые. Хорошая диета и физические упражнения могут устранить эти недостатки. Во всем повинна ее одежда, которая делает ее непривлекательной. Опытный консультант-модельер может полностью изменить ее.
Она надела ночную рубашку и осторожно прошла в спальню. В пустом доме стояла тишина. Барбара легла в постель и открыла роман, который читала на ночь. Несколько раз перечитала один абзац, но не могла вникнуть в его смысл. Образ Джордана Лазаруса стоял перед глазами. Непонятный страх медленно охватывал ее.
Она собралась уже выключить свет, когда грубый и повелительный голос прокричал из соседней спальни:
— Барбара, — позвал отец, — зайди ко мне.
Ее сердце екнуло. Барбара встала и пошла к отцу.
Глава 16
Чикаго, штат Иллинойс
Лесли Чемберлен лежала голая на кровати в гостинице и ждала.
В мыслях проносились события последних двух месяцев, напоминая о чувственном восторге, о котором она никогда не мечтала, и никогда не думала, что женское тело способно испытать его. Она вспомнила ни с чем не сравнимые эмоции, которых ранее никогда не переживала. Она пыталась найти в этих чувствах истинное, рациональное зерно, но это было бесполезно. В эту минуту она была сама не своя, уносимая волной того, что перевернуло всю ее жизнь. Не оставалось ничего, как только ждать, ждать, когда откроется дверь, темный силуэт войдет в комнату, приникнет к ее телу, завладеет ее сердцем.
Казалось, прошла целая вечность в ожидании, пока она услышала, что в замок вставляют ключ. Дверь приоткрылась — высокая фигура мужчины, затем дверь закрылась. Темнота поглотила все.
На минуту воцарилась тишина. Затем она услышала его шепот.
— Ты здесь, малютка?
— Я здесь, Тони.
Лесли слышала почти неразличимые звуки снимаемой одежды, шорох которой заставил затрепетать все ее чувства.
Тони подошел к кровати. Лесли знала, что он уже голый. Почувствовала запах его плоти, острый аромат мужчины, обнаженного и готового к любви.
Осторожно откинув простыню, он скользнул на кровать и лег рядом с ней, губами нашел ее губы.
Стон вырвался из горла Лесли. Она обняла его.
И вот, откликнувшись на зов ее страсти, он уже склонился всем своим телом над ней, и от этого прикосновения она задрожала от желания.
— Я люблю тебя, — прошептала она.
Губы, касавшиеся ее щеки, улыбнулись.
— Ты сорвала эти слова с кончика моего языка, — сказал он, целуя ее.
Тони склонился над ней, наслаждаясь ее глазами, полными страсти. Затем движением, от которого они оба затрепетали, он медленно достиг самой чувствительной точки внутри нее.
Он в блаженстве закрыл глаза. Его удивляло, как быстро она постигала уроки любви с их первой ночи два месяца назад. Ее тело двигалось вокруг него, поощряя, дразня своими мягкими выпуклостями, доводя до высшей точки страсти.
С той первой ночи она не утратила ни йоты девичьей свежести. Напротив, в занятиях любовью она оставалась по-прежнему непосредственной и невинной. Ее тело было создано для любви, чтобы открыть в себе ворота чувственности, запертые слишком долгое время.
— Люби меня, — прошептала она, двигаясь в ритме его движений. О, Тони, люби меня.
Он чувствовал, что отдается ей в большей степени, чем любой другой женщине. Это настораживало и в то же время наполняло его невыразимым восхищением. Опустошенный, он опустился на нее. Она прижала его к груди, все еще чувствуя его внутри себя. Так они пролежали, казалось, целую вечность, ощущая, как тела расслабляются в сладкой истоме любви.