На день своего освобождения Питер отсидел в тюрьме четыре
года и три месяца. Он избавился от наркотической зависимости, не совался в
чужие дела, работал в конторе надзирателя главным образом с компьютерами и не
имел ни единого дисциплинарного взыскания или замечания за все четыре года. А
надзиратель, у которого он работал, был абсолютно убежден в его искреннем
раскаянии. Каждому, кто его знал, было ясно, что Питер не имеет намерения снова
попасть в беду. Он получил хороший урок. Членам совета по условно-досрочному
освобождению он также сказал, что его единственное желание – снова увидеть
своих дочерей и быть им таким отцом, каким они стали бы со временем гордиться.
Его слова звучали так, будто последние шесть или семь лет его жизни были досадной
помаркой на его чистой, как стеклышко, жизни, которую он в дальнейшем намерен
поддерживать в идеальной чистоте. Казалось, он сам верил в это. И ему поверили
все.
Его освободили при первой законной возможности. В течение
года он должен был оставаться в северной Калифорнии и находиться под
наблюдением уполномоченного службы условного освобождения в Сан-Франциско. Он
предполагал жить в общежитии, пока не найдет работу, и сказал членам совета,
что он человек негордый и готов взяться за любое дело, пусть даже это будет
физический труд, лишь бы все было честно. Но никто всерьез и не сомневался в
том, что Питер Морган найдет работу. Правда, он совершил ряд колоссальных
ошибок, но даже после четырех лет пребывания в Пеликан-Бей он производил
впечатление умного, славного парня, каким и был на самом деле. Его
доброжелатели, в том числе и тюремный надзиратель, надеялись, что, если ему
чуть-чуть повезет, он найдет для себя правильную нишу и будет вести достойную
жизнь. У него было все, что для этого требовалось. Теперь ему нужен был только
шанс. И все они надеялись, что, выйдя на свободу, он его получит. Питер всегда
нравился людям, и они желали ему добра. Тюремный надзиратель лично вышел
попрощаться с ним и пожал ему руку. Как-никак Питер проработал исключительно на
него целых четыре года.
– Не теряй с нами связь, – сказал надзиратель с
доброй улыбкой.
За последние два года он приглашал Питера к себе домой на
Рождество, чтобы он провел праздник вместе с его женой и четырьмя
сыновьями-тинейджерами, и Питер проявил себя с наилучшей стороны. Умный,
добродушный, забавный, он очень понравился всем четверым мальчишкам. Он умел
расположить к себе людей – как молодых, так и старых. Он даже уговорил одного
из них подать заявление на предоставление стипендии для обучения в Гарварде. И
этой весной мальчик был принят. Надзиратель чувствовал себя как бы в долгу
перед Питером, а Питер искренне привязался к надзирателю и его семейству и был
благодарен им за проявленную доброту.
– Весь следующий год я буду жить в
Сан-Франциско, – сказал Питер. – Я лишь надеюсь, что мне вскоре
разрешат съездить на восток, чтобы навестить моих девочек.
У него даже не было их фотографий за последние четыре года,
и он не видел их уже пять лет. Изабель и Хизер было теперь соответственно
восемь и девять лет, хотя в его воспоминаниях они все еще оставались совсем
малышками. Джанет давно запретила ему поддерживать с ними контакт, причем ее
родители одобрили это решение. Отчим Питера, когда-то оплачивавший его
обучение, давно умер. Его родной брат исчез много лет назад. У Питера Моргана
не осталось никого и ничего. У него было четыреста долларов в бумажнике, был
уполномоченный службы условного освобождения в Сан-Франциско, была койка в
общежитии в районе Миссии, населенном преимущественно испанцами, которое размещалось
в некогда красивом, а теперь сильно обветшалом здании. С той частью здания, где
проживал Питер, время обошлось особенно беспощадно. Имеющихся денег ему хватит
ненадолго, а он за четыре года даже не имел возможности даже прилично
подстричься. Единственное, что у него осталось в этом мире, – это горстка
знакомых в Кремниевой долине, работающих в областях высоких технологий и
спекулятивного капитала, да еще нескольких наркодилеров, с которыми он был
некогда связан и от которых твердо решил держаться подальше.
У него практически не было никаких перспектив. Он собирался
позвонить некоторым людям, когда будет в городе, но понимал, что ему, вполне
возможно, придется работать мойщиком посуды или истопником, хотя это было
маловероятно, потому что он как-никак был выпускником Гарвардской школы
бизнеса. На худой конец он может поискать кого-нибудь из старых школьных
друзей, которые, возможно, не знали, что он угодил в тюрьму. Однако он не
обольщался мыслью о том, что все это будет легко и просто. Ему было тридцать
девять лет, и как бы он это ни объяснял, а последние четыре года – пробел в его
резюме. Ему предстояло преодолеть трудный участок жизненного пути, но он был
здоров, крепок, свободен от наркотической зависимости, умен и все еще
невероятно хорош собой. Должно же в конце концов случиться с ним что-нибудь
хорошее. В этом он, как и его тюремный надзиратель, был уверен.
– Позвони нам, – снова сказал надзиратель. Он
впервые так сильно привязался к осужденному, который на него работал. Но ведь и
люди в Пеликан-Бей, с которыми ему приходилось иметь дело, не шли ни в какое
сравнение с Питером Морганом.
Тюрьма Пеликан-Бей была предназначена для содержания самых
отъявленных преступников, которых раньше отправляли в Сан-Квентин. Большинство
заключенных содержались в одиночных камерах. Сама тюрьма отличалась высокой
степенью механизации и компьютеризации, что позволяло содержать здесь самых
опасных преступников в стране. Тюремный надзиратель сразу же заприметил Питера
и понял, что ему здесь не место. Только из-за огромного количества наркотиков,
обнаруженных при нем, и больших сумм денег, связанных с этим, он оказался
здесь. Если бы не столь серьезные обвинения, его вполне могли бы направить в
какое-нибудь пенитенциарное заведение с облегченным режимом содержания. Он не
помышлял о побеге, не хулиганил и никогда не участвовал ни в одной разборке за
все время своего пребывания в тюрьме. Он был на редкость вежлив и корректен. Те
немногие, с кем он общался за эти годы, относились к нему с уважением. Его близкие
отношения с тюремным надзирателем делали его священным и неприкосновенным, и
его не трогали. Он не был замечен ни в каких связях с бандами, группировками,
известными своей жестокостью, или с какими-нибудь несогласными. Он не совал нос
в чужие дела. И судя по всему, четыре года пребывания в Пеликан-Бей не оставили
на нем видимых отметин. В тюрьме он много читал, особенно литературы по
правовым и финансовым вопросам, проводил уйму времени в библиотеке и неустанно
работал на тюремного надзирателя.
Надзиратель лично написал ему блестящую характеристику для
совета по условно-досрочному освобождению. В его понимании это был типичный
случай, когда молодой человек сбивается с дороги, и он считал, что теперь ему
нужно лишь предоставить возможность выйти на правильный путь. Надзиратель был
уверен в том, что ему это удастся сделать. Он надеялся, что в недалеком будущем
получит добрые вести о Питере и от самого Питера. В тридцать девять лет у
Питера впереди была еще целая жизнь, а в багаже он имел блестящее образование.
Можно было надеяться, что ошибки прошлого послужат ему ценным уроком.