– Знаю я, как у нас в больнице кормят, – внушительная лапа с золотистыми волосками протянулась Тине через плечо и выхватила из мисочки котлетку.
– Аркадий, это не тебе! У тебя жена дома есть.
– Вкусные какие… Лопай, Ашот, а то я сейчас все сожру.
– Тогда я тоже буду! – Ашот протянул руку к миске. Аркадий ловко ее перехватил и подсел к Ашоту на постель.
– Тина, по-моему, ты куда-то спешила? Ты можешь идти, – Аркадий легонько стал спихивать ее с табуретки. – Уверяю тебя, мы справимся сами.
– Тина, не уходи. Он меня объест! – сказал Ашот.
– Ладно, ребята. Мне в самом деле надо идти. Аркадий, дай потом Ашоту чаю. Вот здесь у меня в термосе. С лимоном и сахаром.
– Чаю налью, – пообещал Барашков с набитым ртом.
– А ты куда? – смотрел на Тину Ашот, страдальчески заводя вверх единственный глаз.
– Мне надо в патанатомию.
– Зачем? Неужели ты все-таки затеяла роман с этим отвратительным типом Ризкиным?
– Хуже, Ашот. Я должна взять у него интервью.
Оба они одинаково присвистнули.
– Поясни!
– А вот так, – Тина не могла скрыть довольной улыбки. – Аркадий мне компьютер принес…
– Я изнемогаю от любопытства, – заерзал на постели Ашот.
– …вот я и стала на нем учиться печатать.
– Ну, и?.. – не понял Барашков.
– Просто так по клавишам было бить скучно. Я совершенно случайно взяла в руки газету, которую ты у меня оставил.
– Какую газету? – Барашков совершенно забыл, что действительно читал у Тины на кухне газету – статью о врачах.
– Не напрягайся. У тебя уже склероз. Ты все равно не вспомнишь. А я взяла ту газету и шутки ради написала в редакцию письмо.
– Письмо? Тина, ты любишь этот скучный, немодный теперь эпистолярный жанр? – открытый глаз Ашота бешено вращался, пытаясь выглядеть страшно.
– Теперь полюбила. Представьте, мне пришел из редакции ответ.
– Тебя обругали?
– Матом?
– Представьте, нет. Мне пришло предложение о сотрудничестве.
– Я сейчас умру! – Ашот игриво схватился за сердце.
– Вы не падайте! Они мне написали, что им понравился мой стиль изложения. А поскольку у них нет корреспондента с медицинским образованием, мне предложили поехать в больницу и разобраться в жалобе. И написать на эту тему статью. Я надеюсь, вы уже догадались, в какую больницу меня послали.
– Неужели в нашу? – с выражением сладкой жути спросил Барашков.
– В патанатомию, к Михаилу Борисовичу, – небрежно, но с достоинством улыбнулась Тина. – На него и впрямь написали жуткую жалобу. Вот она, у меня в сумке. Жалоба в газету и в прокуратуру. Будто бы в нашей больнице избивают больных, а заведующий патанатомией все скрывает от правоохранительных органов.
– Бред какой-то, – отмахнулся Барашков.
– А вот и не бред! – вдруг горячо сказала Тина. – Об этом обязательно надо написать. Представляешь, сколько народу думает о медиках черт знает что!
– Особенно о патологоанатомах… – подвыл с подушки Ашот.
– И ты просветишь массы, – скептически заметил Барашков.
– Не знаю, как массы, но мне идея понравилась, – ответила ему Тина. – Совпадают сразу три дела, к которым у меня появилась склонность.
– И какие же? – Барашков почувствовал скрытую ревность.
– Мне очень понравилось печатать на компьютере, мне интересно узнать, как работает редакция газеты, и, наконец, я смогу заработать немного денег. Мои запасы подходят к концу, и скоро готовить котлетки будет не из чего. А я ведь не одна – у меня семеро по лавкам!
– Неужели, Тина, ты снова вышла замуж? Я этого не переживу! – застонал Ашот.
– Замуж я не вышла, но двое зверей у меня живут.
– Слон и питон? – спросил с шутливым страхом Ашот.
– Мышь и собака. Как только выпишешься отсюда, поедешь ко мне. Я тебя с ними познакомлю.
– Не езди, Ашот! Лучше ко мне. А то пес тебя съест! – Аркадий сделал страшные глаза. – Это же я собаку Тине привел, я-то знаю. Ты этому Сене на один кус.
– Аркадий, не ври! Не слушай его, Ашотик. Мой Сеня просто очень большой, но добры-ы-ый…
– Тогда я на нем верхом покатаюсь, как на пони. Можно? – спросил Ашот.
– Лучше в коляске, – сказал Барашков. – В инвалидной. И с забинтованной башкой. С одним глазом. И ходить по проезжей части милостыню собирать. На Ленинском проспекте. Ой, обогатимся, Ашот…
– Все. Я пошла! – Тина встала и с непривычной для нее легкостью упорхнула.
Аркадий посидел еще немного и тоже встал.
– Ашот, ты поспи. А я пойду. У меня здесь еще дел – вагон…
– Конечно, иди.
Барашков протянул Ашоту руку, тряхнул ее несильно.
– Вечером перед уходом забегу. Кстати, окулист тебя смотрел?
– Вчера.
– Что сказал?
– Вроде нормально.
– Будет видеть второй глаз?
– Ага, – Ашот запнулся. – Если его на затылок переместить. Откроется доселе неизвестное внутреннее видение. Третий глаз четвертого измерения.
– Я серьезно.
– И я серьезно, – вздохнул Ашот. – Видит глаз, но плохо. Врач сказал, что хорошо, что хоть плохо, но видит.
– А обещал что-нибудь?
– Обещал. Что жить буду.
– Окулист, – уточнил Аркадий.
– Окулист.
– Ой, умные окулисты пошли… – Барашков хлопнул друга по плечу и вышел из палаты.
32
Азарцев шагал по бывшему холлу своей клиники и носком ботинка осторожно убирал с дороги битые стекла. Гриша тенью ходил за ним с картонной коробкой, поднимал стекла и складывал их в коробку. Холл выглядел как после штурма или после нашествия варваров. Из огромной люстры были вывернуты плафоны, ковер украли, диваны порезали. Золоченая клетка, в которой еще год назад весело пели экзотические птицы, искореженная и погнутая, валялась в углу, своим видом теперь больше напоминая обезьянник. Шторы были сорваны, окна зияли. Гриша притащил откуда-то сверху лист фанеры и молоток. Они с Азарцевым забили огромное окно, чтобы не дуло. Свет был, но отопление не работало. Кто-то приволок сюда бокс с латексными хирургическими перчатками, и они теперь был раскиданы по всей комнате, напоминая своим видом использованные презервативы.
В коридоре послышались чьи-то шаги. Азарцев обернулся, сделал Грише знак, мол, отойди в сторонку. Но Гриша остался стоять рядом с ним.
«Стоим на свету, – мелькнуло у Азарцева. – Могут пальнуть».