– Камилла, как ты себя ведешь? – шепотом укорил ее
Иеремия, когда после обеда Амелия ненадолго вышла из комнаты, чтобы выбрать
новую бутылку шампанского. – Что с тобой сегодня? Тебе нехорошо?
– Она шлюха! – драматическим шепотом выпалила Камилла.
– Она охотится за тобой, а ты настолько слеп, что ничего не видишь! – Казалось,
ее южный акцент стал еще заметнее.
Это проявление собственнических чувств могло бы показаться
Терстону трогательным, если бы она не вела себя с его знакомой чересчур грубо.
В этот вечер Камилла была просто несносной, встречая в штыки каждое слово
Амелии. Амелия относилась к ней с непоколебимым спокойствием зрелой леди,
привыкшей иметь дело с непослушными детьми. Но Камилла уже вышла из детского
возраста, и, когда они вернулись в гостиницу, Иеремия был просто вне себя.
– Как ты могла? Какой стыд! Ты меня просто опозорила! –
Он бранил ее, словно напроказившую девчонку.
А когда Камилла выпрыгнула из экипажа и пулей бросилась в
гостиницу, изо всех сил хлопнув дверью «люкса» и перебудив всех жильцов, ему
захотелось взять ее за шиворот и хорошо встряхнуть.
– Какая муха тебя укусила, Камилла?
Она грубила всем уже несколько дней, но сегодня превзошла
себя. Иеремия никогда не видел ее в таком состоянии. Впрочем, он вообще ее мало
знал.
– Черт побери, я буду вести себя так, как мне нравится,
Иеремия! – Она кричала на Терстона, и это поразило его.
– Ничего не выйдет. Тебе придется извиниться перед
миссис Гудхарт. Ты сегодня же напишешь ей письмо, а я завтра передам его. Ты
поняла?
– Я поняла, что ты сумасшедший, Иеремия Терстон! Ничего
подобного я не сделаю. – Она испугалась, когда Иеремия схватил ее за руку и
одним движением усадил в кресло.
– Кажется, ты не поняла меня, Камилла. Я жду, чтобы ты
написала Амелии письмо с извинениями.
– Почему? Она твоя любовница?
– Что? – Иеремия посмотрел на Камиллу, как на
сумасшедшую.
Амелия была слишком порядочной женщиной, чтобы стать
чьей-нибудь любовницей. Когда-то он едва не сделал ей предложение. Он чуть было
не рассказал об этом Камилле, однако решил, что это только подольет масла в
огонь.
– Камилла, ты вела себя грубо. Теперь ты моя жена, а не
избалованная девочка, которая делает все, что хочет. Ясно?
Камилла выпрямилась во весь рост и посмотрела на мужа.
– Я миссис Иеремия Терстон из Сан-Франциско, а мой муж
– один из самых богатых людей в штате Калифорния... Да и во всей стране, черт
побери! – Выражение ее лица повергло Иеремию в ужас. – Поэтому я могу делать
все, что хочу. Тебе ясно?
Терстон, став свидетелем страшной метаморфозы, решил ее
остановить:
– Если ты будешь так себя вести, Камилла, то добьешься
только того, что тебя будут презирать и ненавидеть всюду, где бы ты ни
появилась. И я бы посоветовал тебе держаться поскромнее, пока ты еще не
приехала в Калифорнию. Я живу в самом обычном доме в долине Напа, выращиваю
виноград, копаю руду. Вот и все. Да, ты моя жена. Но если ты думаешь, что это
дает тебе право грубить нашим друзьям, нашим соседям или нашим рабочим, то
жестоко ошибаешься.
Неожиданно Камилла схватила свои соболя и засмеялась. Она
добилась всего, чего хотела. Она любила Иеремию, но любила и то, что у него
было и что он собой олицетворял. Теперь то же самое олицетворяет и она. Никто
больше не посмотрит на нее свысока, кем бы ни был ее отец. Если ее
матери-аристократке не удалось добиться того, чтобы люди перестали вспоминать о
низком происхождении отца, она сама преуспела в этом гораздо больше. Она вышла
замуж за человека совершенно другого круга, самого богатого в Калифорнии. Нет
уж, больше никто не посмеет смотреть на нее сверху вниз! Она заняла неслыханно
высокое положение в обществе. У нее появились такие деньги, о которых в Атланте
и мечтать не приходилось. Где бы они ни появлялись, вокруг начинали шептаться,
и она знала, что означает этот шепот. Папа ей обо всем рассказал. Иеремия был
одним из самых могущественных, самых важных людей в стране.
– Только не называй себя простым рудокопом, Иеремия
Терстон! Мы оба знаем, что это вздор. Ты занимаешь гораздо более высокое
положение, а значит, и я тоже.
С трудом верилось, что ей едва исполнилось восемнадцать лет.
Сейчас она казалась гораздо старше.
– А что будет, если мы разоримся, если рудники
иссякнут, если я все потеряю, Камилла? Что будет тогда? Кем ты будешь, если
лишишься этих побрякушек? Просто никем.
– Ничего ты не потеряешь, не бойся.
– Камилла, в детстве, когда я жил в Нью-Йорке, нам
часто было нечего есть, а потом мой папа нашёл золото в Калифорнии. Тогда об
этом мечтали все. Да и сейчас мечтают. Повезло и ему, и мне. Только и всего.
Удача. Счастливая судьба. И тяжелая работа. Но все это может уйти так же легко,
как и пришло. Поэтому человек должен всегда оставаться самим собой, что бы ни
случилось. Я женился на чудесной маленькой девочке из Атланты, и я люблю
тебя... А ты вышла за меня замуж и внезапно преобразилась. Это нечестно по
отношению к тебе самой.
– Почему? Со мной тоже все обходились не слишком
честно. Даже собственная мать. – Неожиданно на глазах Камиллы блеснули слезы,
она тоном непослушного ребенка сказала: – Мать всегда обращалась со мной так,
словно считала меня частью отца... Но она все-таки вышла за него замуж, а он...
Даже если он и был голодранцем, то сумел нажить состояние и обеспечить ее. Он
сделал мать богатой после того, как застрелился ее отец. И все равно на нас с
Хьюбертом всю жизнь смотрели свысока. Хьюберту на это наплевать, а мне нет, и я
больше не желаю мириться с этим, Иеремия. А эта Амелия такая же, как и все
остальные, – аристократка и воображала. Я знаю таких людей. Я насмотрелась на
них на Юге. Они притворяются чертовски милыми и заставляют тебя поверить в это.
Ее слова ошеломили Иеремию. Камилла оскорбила Амелию
совершенно незаслуженно, но он все-таки понял, в чем причина ее боли. Раньше
ему такое и в голову не приходило, но теперь Терстон увидел, что она росла,
окруженная презрением. Только теперь он осознал, что имел в виду Орвиль, когда
говорил, что Камилле надо уехать. И для нее, и для Орвиля это очень много
значило.
– Но ведь Амелия не сказала тебе ничего плохого,
дорогая.
– Пусть бы только попробовала! – По щекам Камиллы
потекли слезы. Иеремия подошел и обнял ее.
– Я никому не позволю так поступать с тобой, любимая.
Никто, никто не посмеет презирать тебя. – Он обрадовался, неожиданно вспомнив о
новом доме в Сан-Франциско.
Может, это придаст ей уверенности в себе. Судя по всему, она
очень в этом нуждается.
– Я обещаю, никто в Калифорнии не посмеет обидеть тебя.
А Амелия совсем не такая. Она вовсе не презирает тебя. Ты сама в этом
убедишься. – Он крепко обнимал ее, словно испуганного ребенка. – В следующий
раз.