Золотые пластины Харати - читать онлайн книгу. Автор: Эрнст Мулдашев cтр.№ 35

Для переноски тяжестей (дров, камней, всевозможного скарба) обычно используются плетеные корзины. Однажды мы увидели, как в такой корзине переносили больного старика. Четверо гималайских парней шли в крутую гору, поочередно передавая друг другу корзину со стариком. Каждый из них проходил метров 20-30 и мягко перевешивал ленту корзины на лоб другого парня.

— Куда несете старика? — спросил я, проходя мимо.

— В больницу, в город. Заболел он, — ответил один из парней.

— А сколько перевалов уже прошли с такой ношей?

— Четыре уже.

Я знал, что высота каждого перевала составляет 500— 800 метров по вертикали. А еще им предстояло пройти три перевала.

Отсутствие дорог накладывает отпечаток на все аспекты гималайской жизни. Тропинка здесь — линия жизни, поэтому во многих местах они выложены камнями, сделаны ступени. Каждая гималайская семья должна внести свой вклад в ремонт тропинок. Здесь считается особым шиком сбегать на свидание за три перевала или принести из города для любимой брошку, хотя для этого надо пройти по горам 70— 80 км . Слово путник в Гималаях свято; его всегда накормят и приютят, лишь деликатно намекнув что-то типа «если бы Вы заплатили, было бы хорошо». Однажды я, встретив коренного гималайского путника, устало присевшего на одном из перевалов, спросил его:

— Вы счастливы?

— О-о…. — нелепо проговорил он и широко от души улыбнулся, а потом, взвалив на плечи корзину с дровами, пошел дальше.

Закончив тренировочный поход, мы на автобусе поехали из Покхары в Катманду, чтобы оттуда отправиться на Тибет. Селиверстов, рядом с которым я сидел, достал плеер и, слушая его через наушники, сладостно улыбался.

— Шеф, хочешь послушать? — спросил он.

— Давай, а кто там поет?

— Борис Моисеев. Последний концерт.

— Это тот самый…

— Да.

Я надел наушники и, слушая «голубые нотки» в обрамлении прекрасной музыки, громко хохотал. Я чувствовал себя сильным и здоровым, мое тело, вошедшее в физическую форму, ощущало то, что в медицине называют «мышечная радость». В этот момент я не мог и подумать о том, что Тибет измотает нас — здоровых российских мужиков — и что однажды я, корчась от боли, упаду на редкую тибетскую травку и громко, навзрыд заплачу.

После завершения тренировочного похода по Гималаям, придя в китайское посольство, я понял, что китайские визы на Тибет мы сможем получить только в том случае, если с нами в экспедицию поедет так называемый офицер связи китайской армии.

— А что он будет делать с нами в экспедиции? Какую связь осуществлять? — наивно спросил я китайского консула.

— Связь с нами и еще…. — сконфузившись, ответил консул.

— У него что — будет спутниковый мобильный телефон? Другой тип мобильного телефона там, на диком Тибете, вряд ли будет работать.

— Что Вы, что Вы, — замахал руками консул, — пользоваться мобильными телефонами на Тибете запрещено.

— Тогда я не понимаю роли офицера связи, — твердолобо продолжал я расспрашивать консула, — какова его роль в экспедиции?

— Ну, неужели Вы не понимаете, что на территории китайского Тибета все иностранные экспедиции должны быть под контролем! — раздраженно сказал консул, округлив свои узкие глаза.

Почему мы всегда играем?

А-а…. — дошло, наконец, до меня.

Я потупил взгляд и уставился в точку. Свободный образ российской жизни последних лет начал уже вычеркивать из памяти более чем семидесятилетние устремления советских властей во всем и вся видеть угрозу непонятному для них самих строю, когда красивые, очень красивые лозунги, в свое время бывшие под угрозой мирового империализма, все продолжают и продолжают оставаться под угрозой и…. эх, наверное, будут всегда оставаться под угрозой.

Игра! Мировая человеческая игра! Игра в идеалы! Игра в равенство! Игра в справедливость! Игра в борьбу с коварным врагом! Кровавая игра! Жестокая игра! Смердящая игра!

Зачем мы играем? Зачем играем остервенело и смертельно? Неужели воспоминания детства так значимы, что заставляют нас играть по жизни и, иногда, играть смертельно? Что за страсть вложена в слово «игра»? Почему игра пропитала всю нашу жизнь? Почему люди не думают о смысле жизни, а постоянно и всегда играют? Почему люди играют в богатство, корча из себя всемогущих, покупая других и не задумываясь над тем, что за его гробом никогда не понесут сейф с деньгами? Почему мы, ненавидя самого себя, завидуем более сильному и из последних сил играем в собственную значимость, хотя в глубине души осознаем лживость игры? Почему мы, успокаивая ближнего, ощущаем глубинную радость от его страданий и играем покровительственно-стервозную игру? Почему мы не можем быть всегда искренними? Неужели это невозможно? Неужели искренность так трудно достижима? Неужели искренность есть лишь атрибут примитивного образа мышления, а ум есть лишь умение более искренне играть? Пожизненными актерами можно назвать людей…

Если у вас, дорогой читатель, была или есть любовь, то, обняв любимую (или любимого) и сладостно ощущая родной запах волос, задумайтесь, пожалуйста, над вопросом — любите ли Вы искренне или все же играете в любовь? Как только Вы зададите себе этот вопрос и хотя бы чуть-чуть проанализируете свою любовь, Вы поймаете себя на мысли, что часто, очень часто Вы играете в любовь. А если я поглажу ее (его) вот так, то это, наверное, понравится! А если я буду целоваться с придыханием, то это, наверное, подчеркнет мою любовь! Если я скажу вот такие слова, то она (он), наверное, подумает, что…!

Мы, к сожалению, даже в самом святом — любви — не умеем быть полностью искренними. Какая-то ниточка лживости постоянно вьется внутри нас и заставляет нас играть. Почему?

Да потому, что мы на нашем духовном уровне не имеем способности ощущать всеобъемлющую и всезахватывающую любовь, которая подвластна только Богам или Сынам Богов. До нас доносятся только отголоски настоящей любви, и даже, ощущая эти всего-навсего отголоски, мы счастливы, потому что они есть. И пусть эта вездесущая жизненная игра входит даже в самое святое — любовь, приглушая и глубинно опоганивая, многое-многое в жизни, пусть эта игра стала составляющей частью нашего бытия, но мы, пусть даже подсознательно, способны все же хоть немного ощущать главное созидательное начало — Любовь и хоть немного быть близкими к Богу. Хоть немного… а это уже немало.