— А где девушка?
— Она не совсем хорошо себя чувствует, —
заступилась за нее Сара. — К тому же я не хочу оставлять сына одного.
Он больше ни о чем не спросил ее, и она пошла вслед за ним в
джип в старом выцветшем голубом платье и простых туфлях, волосы были туго
заплетены в косу. Она умылась и покрыла голову белым чистым шарфом, в котором
выглядела даже моложе.
— Спасибо, что согласились, — поблагодарил он, когда
они ехали к замку, и взглянул на нее с уважением. — Я понимаю, что вы не
обязаны делать это.
— Я знаю. Но умирающие мальчики всегда умирающие
мальчики, независимо от того, англичане они или немцы. — Таково было ее
отношение к войне. Она ненавидела немцев за то, что они сделали, но она не
могла ненавидеть раненых и даже Иоахима, который был всегда так сдержан с ней.
Она сочувствовала тем, кто был в большей нужде, чем она сама.
В эту ночь Сара несколько часов провела в операционной,
держа миски, наполненные кровью, и полотенца, пропитанные обезболивающими
средствами. Она подавала инструменты и помогала обоим докторам. Она без устали
работала до рассвета, а потом они спросили ее, не может ли она подняться с ними
наверх. Лишь войдя в собственную спальню, полную раненых, Сара внезапно поняла,
где она и как странно тут находиться. На полу были койки и матрасы, и по
меньшей мере сорок человек лежали бок о бок, плечо к плечу, и дневальные едва
могли, перешагивая через одного, подойти к другому.
Она делала то, что могла, меняя повязки, промывая раны.
Только с наступлением дня Сара спустилась вниз, туда, где раньше была ее кухня.
Полдюжины дневальных ели там, какие-то солдаты и две женщины, взглянувшие на
нее, когда она вошла, о чем-то заговорили друг с другом по-немецки. Ее платье,
руки и даже лицо были в крови, волосы падали на лицо прядями, но она, кажется,
ничего не замечала. И тут один из дневальных сказал ей что-то. Она не поняла
его, но невозможно было ошибиться, что он говорил с уважением и, кажется,
благодарил ее. Она кивнула и улыбнулась им, когда ей подали чашку кофе. Тогда
одна из женщин показала на ее живот и, кажется, спросила, все ли в порядке, и
она кивнула и благодарно села с дымящейся чашкой кофе. Только теперь Сара
почувствовала, как она измучена. Несколько часов она не думала ни о себе, ни о
ребенке.
В этот момент вошел Иоахим и попросил ее пройти в его
кабинет. Она последовала за ним через зал и, когда вошла, снова почувствовала
себя странно, даже письменный стол и занавески были те же самые. Это была
любимая комната Вильяма, и здесь ничего не изменилось, если не считать того,
что теперь здесь жил другой человек.
Иоахим предложил ей сесть в кресло, которое было так хорошо
ей знакомо, и ей пришлось преодолеть желание усесться поудобнее, как она делала
всегда, когда они вели с мужем долгие беседы. Вместо этого она вежливо села на
краешек и отпила глоток кофе, напомнив себе, что теперь в этой комнате она
чужая.
— Спасибо за все, что вы сделали сегодня ночью. Я
боялся, что это будет слишком тяжело для вас. — Он посмотрел на нее с
беспокойством. Он много раз проходил мимо нее этой ночью, когда она, не жалея
себя, работала, спасая чью-то жизнь, или, едва сдерживая слезы, закрывала глаза
мальчику, которого им не удалось спасти. — Вы, должно быть, измучены.
— Я устала, — честно призналась она, улыбнувшись,
но глаза все еще были грустными. Они потеряли так много молодых солдат. И ради
чего? Она баюкала одного, словно ребенка, он держался за нее точно так же, как
Филипп, и умер у нее на руках из-за раны в животе. Она не в силах была спасти
его.
— Спасибо, Сара. Я отвезу вас домой. Думаю, что худшее
позади.
— Позади? — спросила она удивленно и так резко,
что он вздрогнул. — Разве война окончена?
— Я имел в виду сейчас, — спокойно ответил он. Его
взгляды не слишком отличались от ее, хотя он не мог себе позволить высказать
их.
— Какое это имеет значение? — спросила она, ставя
чашку на стол Вильяма. Она заметила, что они пользовались ее фарфором. —
Это может случиться где-то снова сегодня, или завтра, или на следующей неделе.
Не так ли? — В ее глазах стояли слезы. Она не могла забыть этих мальчиков,
которые умерли, несмотря на то что они были немцами.
— Да, это случится, — грустно признал он, —
пока все это не кончится.
— Это так бессмысленно, — сказала она, подходя к окну
и разглядывая знакомый пейзаж. Все казалось обманчиво мирным. И Иоахим медленно
подошел к ней и остановился вблизи.
— Это бессмысленно… и глупо… и неправильно… но прямо
сейчас ни вы, ни я ничего не можем изменить. Вы несете жизнь в мир. Мы несем
смерть и разрушения. Это ужасное противоречие, Сара, но я бессилен что-либо
сделать.
Она не понимала, почему ей стало жаль его. Он не верил в
правоту своего дела. Вильям по крайней мере мог находить утешение в том, что он
делает правое дело, а Иоахим не мог. И когда она повернулась к нему, ей
захотелось протянуть руку, коснуться его и успокоить, что все будет хорошо, что
когда-нибудь он будет прощен.
— Мне жаль, — тихо проговорила она и пошла за ним
к двери. — Ночь была долгая и трудная. Мне не следовало говорить того, что
я сказала. Это не ваша вина. — Она стояла и смотрела на него, а он
страстно хотел быть рядом с ней. Ее слова тронули его.
— Иногда это не слишком утешает, — тихо признался
он, не отводя от нее взгляда. Она выглядела такой усталой, и ей необходим был
отдых, иначе могли начаться преждевременные роды. Он чувствовал себя виноватым
за то, что попросил ее о помощи, но она прекрасно справилась с работой, и
доктора были ей очень благодарны.
Иоахим отвез ее домой, в это время Эмануэль как раз
спустилась вниз с Филиппом. Она взглянула на Сару, увидела, как та устала, и ей
стало стыдно, что она не пошла с ней.
— Мне жаль, — прошептала она, когда Сара тяжело
опустилась в старое кресло. — Я просто не могла… ведь они — немцы.
— Я понимаю, — устало ответила Сара, удивляясь,
почему для нее это не имеет значения. Это были мальчики… и несколько взрослых
мужчин… просто люди. Но она все поняла, когда немного погодя пришел Генри. Они
обменялись с сестрой многозначительными взглядами, и он кивнул ей. Но тут Сара
заметила, что его рука перевязана.
— Генри, что случилось с твоей рукой? — тихо
спросила она.
— Ничего, мадам. Я сам поранился, когда помогал отцу
пилить дрова.
— Зачем тебе понадобились дрова? — удивленно
спросила она. Было слишком тепло для того, чтобы топить, и мальчик понимал это.
— О, мы просто собирались построить будку для нашей
собаки.
Но Саре уже стало ясно, что он не делал этого, и тут ее
вдруг осенило: взрыв на военном складе не был несчастным случаем. Но почему-то
Сара даже не хотела знать, был ли там Генри. Вечером, когда они собирались
спать и задержались на кухне, она взглянула на Эмануэль.
— Вы ничего не должны рассказывать, но я просто хочу
предупредить тебя, чтобы ты передала Генри: он должен быть осторожным. Если его
поймают, то убьют.