Джеймс схватил Чарльза за плечо и слегка встряхнул.
— Если моя жена хоть на минуту перестанет стрекотать, я
представлю тебя нашему другу. Это Одри Рисколл из Калифорнии.
Чарльз подарил ей улыбку, от которой растаяло бы сердце
любой женщины, и Одри тоже не осталась равнодушной. Они обменялись
рукопожатием. Невозможно было не поддаться его обаянию, но книги Чарльза
интересовали даже больше, чем сам автор, и она надеялась улучить время и
поговорить с ним о литературе. После обеда все долго сидели на веранде и
болтали, потом Чарльз с Джеймсом уехали прокатиться на машине, а Одри и Вайолет
снова остались одни.
— Необыкновенно красив, правда? — сказала Вайолет.
Она явно гордилась своим другом.
— Да уж, хорош. — И Одри засмеялась. Она с самого
появления Чарльза отчаянно боролась со смущением, которое ее просто сковало, но
Чарльз вел себя так просто, так непринужденно, что в конце концов она забыла о
его поразительной красоте и преодолела робость.
— И что самое удивительное', он даже не подозревает об
этом… — Дамы сидели на веранде с бокалами шампанского и ждали Джеймса. На обеих
были белые шелковые платья, оттенявшие глубокий загар, посветлевшие на солнце
волосы Одри стали просто огненными. — Представляешь, ему и в голову не
приходит, какое ошеломляющее впечатление он способен произвести на людей.
Каково? Может показаться, что он привык к своему сногсшибательному успеху у
женщин и не замечает, как они при виде его бледнеют и падают в обморок. Так
нет, ничего подобного, он сказал мне, что и думать о них не думает. Весь
поглощен своими книгами.
Одри это понравилось, но гораздо больше ей нравилось, что он
так умен. Еще в Америке она прочитала две его книги и буквально не могла от них
оторваться. Из писателей, описывающих свои путешествия, Одри особо выделяла
Никола Смита.
Чарльз отозвался о нем с большим уважением, и беседа на эту
тему была долгой. Одри с восторгом слушала, как Чарльз рассказывает о Яве,
Непале, Индии.
— Тебя-то туда ничем не заманишь, — напала Одри на
Вайолет, когда та стала жаловаться, что ей скучно.
— Не представляю, почему вас так тянет на Восток, это
же сущий кошмар.
Одри с Чарльзом расхохотались, и тут на сцене появился
Джеймс — загоревший дочерна, в белом полотняном костюме, он словно перенесся сюда
из Индии.
— Что, Од, опять мадам разошлась? — Джеймс налил
себе шампанского и взял тарталетку с грибами. — А вы чертовски хороши
сегодня, леди Ви, должен вам признаться. — Он с восхищением смотрел на
жену. — Ты всегда должна носить белое. — Он поцеловал ее в губы, съел
еще одну тарталетку и опять улыбнулся Одри. Как хорошо, что она с ними, а
теперь вот приехал Чарльз, теперь уж они погуляют на славу!
Веселье началось с того, что все четверо поехали в Канн
поужинать в любимом ресторанчике. Пили без меры вино, хохотали до слез всю
дорогу до Хуан-Ле-Пен, там пошли на праздник, о котором Джеймс узнал случайно,
танцевали до двух часов ночи, потом поехали на другой праздник на мысе Антиб и
вернулись домой в четыре утра. Хмель уже изрядно повыветрился, и они решили не
ложиться спать, а встречать восход солнца. Джеймс открыл бутылку шампанского,
которую сам и выпил. Леди Ви мгновенно задремала на кушетке, и Джеймс, громко
напевая, унес ее на руках наверх в спальню. Когда солнце медленно выплыло из
моря и стало подниматься над горизонтом, на веранде сидели только Одри и
Чарльз.
— Скажите, почему вы оказались здесь? — спросил он
серьезно.
Целых два часа они без умолку разговаривали о том, что их
больше всего интересует, радуясь обществу друг друга и перескакивая с предмета
на предмет: путешествия в самые далекие уголки мира, лето на мысе Антиб, их
друзья Ви и Джеймс. Но сейчас Чарльз неотрывно глядел на Одри, пытаясь понять,
что она за человек, а Одри задавала себе те же вопросы о нем.
Какой каприз судьбы привел их обоих сюда в одно и то же
время?
Одри решила сказать ему правду — в той мере, в какой это
возможно.
— Мне непременно нужно было убежать.
— От чего? — Как мягко и приятно звучал его голос,
каким чудесным золотым светом заливало их поднимающееся солнце. Чарльз спросил:
«От чего?» Он решил, что Одри хотела скрыться от мужчины: по представлениям
того времени женщина в ее возрасте непременно должна была быть замужем. —
Или правильнее было бы спросить: «От кого?» — И он улыбнулся.
Одри покачала головой:
— Нет, тут совсем другое… Наверное, я хотела убежать от
самой себя, от долга, который я на себя взвалила.
— Звучит серьезно. — Ему безумно хотелось
прикоснуться к ее губам поцелуем, погладить пальцами ее длинную изящную шею, но
он принуждал себя слушать ее и как мог подавлял вспыхнувшее желание.
— Для некоторых такое и впрямь серьезно. — Она
откинулась на спинку кресла и вздохнула. — У меня есть дедушка, которого я
люблю всей душой, и сестра, которой я отчаянно нужна.
— Она что, больна?
Одри удивленно посмотрела на него.
— Нет, почему вы так решили?
— Вы произнесли это слово — «отчаянно»…
Она покачала головой, глядя вдаль на море и думая об
Аннабел. В первый раз за все время она позволила себе вспомнить обвинения,
которые бросил ей в лицо Харкорт.
— Просто она очень молода… а я ее избаловала. Да и как
было не избаловать? Мы потеряли родителей, когда были совсем маленькие, и мне
пришлось заменить ей маму.
— Как странно. — На его лице мелькнула боль.
— Странно? Почему?
— Сколько вам было лет, когда умерли родители? Они
умерли одновременно?
Одри кивнула, не понимая, почему он так взволнованно ее
расспрашивает.
— Мне было тогда одиннадцать лет, моей сестре семь… это
случилось на Гавайских островах… да, они погибли вместе, был шторм, и судно, на
котором они плыли, утонуло… — Ей до сих пор было тяжело рассказывать об
этом. — Мы вернулись в Америку, к дедушке. С тех пор я вела его дом и
заботилась о сестре… наверное, слишком заботилась, так, во всяком случае,
твердит ее муж. Он обвиняет меня в том, что я сделала из Аннабел калеку, потому
что она совершенно беспомощна, ничего сама не может сделать и решить. Боюсь, он
прав. А про меня он сказал… про меня сказал, что я только одно умею: следить за
порядком в доме и нанимать и увольнять горничных. И мне нечего было ему
возразить, так оно и есть. Поэтому я уехала из дому, ненадолго, мне так
хотелось переменить обстановку…
Чарльз взял ее за руку.
— Я вас понимаю.
— Вы? Меня? — Она вскинула на него глаза, ресницы
у нее стали влажными. — Разве это возможно?
— Конечно, ведь у нас с вами сходная судьба. Только вот
дедушки нет. Были тетя с дядей, но и они умерли. Мои родители погибли в
автомобильной катастрофе, когда мне было семнадцать лет, а моему брату —
двенадцать'. Год мы прожили у тети с дядей в Америке, и нам там пришлось очень
несладко. Родные, конечно, желали нам добра, — Чарльз вздохнул и слегка
сжал руку Одри, — но совершенно нас не понимали. Им казалось, что я
слишком независим для своего возраста, постоянно рискую, а мой брат слишком тихий
мальчик. Он всегда был довольно болезненным ребенком, а смерть родителей
окончательно подорвала его здоровье. Когда мне исполнилось восемнадцать, мы
вернулись в Англию, я делал все, что в моих силах… — Голос его прервался, и
сердце Одри переполнилось состраданием. — Он прожил дома всего год. В
четырнадцать лет мой младший брат умер от туберкулеза. — Чарльз смотрел на
нее невидящими глазами, в них было горе. — Я все время думаю: может быть,
этого бы не случилось, останься мы в Америке… может быть, он был бы жив, если
бы я…