Цветок в пустыне - читать онлайн книгу. Автор: Джон Голсуорси cтр.№ 32

– Ах, охота! – вздохнула леди Монт. – Они такие трогательные, когда высовываются из норы!

– Даже папа не любит раскапывать их жилье и брать их прямо в земле. Правда, папа?

– Н-нет, не люблю, – ответил генерал.

– Они кусают детей до крови, – объявила леди Монт. – Я помню, как у тебя шла кровь. Кон.

– Грязный и бесцельный способ. В наше время к нему прибегают только охотники старой школы, приверженцы арапника.

– Кон выглядел тогда отвратительно, Динни.

– У тебя не хватает выдержки для такого способа, папа. Тут нужны курносые, рыжие, веснушчатые мальчишки, способные убивать ради того, чтобы убивать.

Генерал поднялся:

– Мне пора обратно в клуб. Джин заедет туда за мной. Когда мы увидим тебя, Динни? Твоя мать…

Он оборвал фразу.

– Тётя Эм оставляет меня у себя до субботы.

Генерал кивнул. Он принял поцелуи сестры и дочери с таким видом, как будто хотел сказать: "Да, но…"

Динни посмотрела ему вслед из окна, и сердце у неё сжалось.

– Твой отец! – раздался за спиной голос тётки. – Все это очень тягостно, Динни.

– Я считаю, что с папиной стороны крайне любезно не напоминать о своих правах на меня.

– Кон – чудный, – согласилась леди Мон. – Он сказал, что молодой человек был очень почтителен. Кто это ворчал: "Гр-гр"?

– Старый еврей в "Дэвиде Копперфилде".

– Вот, вот. Я чувствую себя точно так же.

Динни оторвалась от окна:

– Тётя! А я чувствую, что стала совсем другой, чем две недели назад. Тогда у меня не было никаких желаний; сейчас я – одно сплошное желание, и мне совершенно безразлично, пристойно я себя веду или нет. И не уверяйте, что это пройдёт.

Леди Монт потрепала племянницу по руке.

– "Почитай отца своего и матерь свою", – напомнила она. – Но ведь есть ещё: "Оставь все и следуй за мной". Никогда не – знаешь, какой заповедью руководствоваться.

– Нет, я знаю, – сказала Динни. – Как вы думаете, на что я сейчас надеюсь? На то, что завтра всё раскроется. Если это произойдёт, мы можем немедленно пожениться.

– Выпьем чаю, Динни. Блор, чаю! Индийского и покрепче.

На другой день Динни привела своего возлюбленного к дверям музея, где служил Эдриен, и там рассталась с ним. Оглянувшись, она увидела, что Уилфрид, высокий, перехваченный в талии поясом, снял шляпу и дрожит. Но он улыбнулся девушке, и его взгляд согрел её даже на расстоянии.

Эдриен, предупреждённый заблаговременно, принял молодого человека с "нездоровым", как он сформулировал про себя, любопытством и тут же мысленно сопоставил его с Динни. Удивительно несхожая между собой пара! Однако его чутье, обострённое, вероятно, длительным изучением скелетов, сразу же подсказало ему, что сточки зрения физической племянница выбрала правильно. Этот человек имел право стоять рядом с ней. Его мужественная грация и мускулистая элегантность была под стать её стильной хрупкости. А смуглое усталое и напоенное горечью лицо озарялось такими глазами, заглянув в которые даже Эдриен, воспитанник закрытой школы, не выносивший кинозвёзд мужского рода, признал, что они обладают притягательной силой для представительниц слабого пола. Разговор зашёл о костях, и это растопило первый лёд; когда же началась дискуссия о принадлежности к хеттской расе одного не слишком хорошо сохранившегося скелета, отношения стали почти сердечными. Люди и страны, с которыми они оба познакомились в несколько необычных условиях, явились следующим стимулом для упрочения взаимной симпатии. Но лишь взявшись за шляпу, Уилфрид наконец неожиданно спросил:

– Мистер Черрел, а как поступили бы вы? Эдриен поднял голову и молча окинул собеседника взглядом прищуренных глаз.

– Я плохой советчик, но за Динни стоит держаться.

– Да.

Эдриен наклонился и запер дверь кабинета:

– Сегодня утром, принимая ванну, я наблюдал за одиноким муравьём, который пытался отыскать дорогу и разобраться, куда он попал. Со стыдом признаюсь, что стряхнул на него пепел из трубки, – мне захотелось выяснить, что он будет делать. Провидение тоже постоянно осыпает нас пеплом и смотрит, каков результат. Я обдумал много вариантов и пришёл к такому выводу: если вы по-настоящему любите Динни…

Уилфрид судорожно передёрнулся, но всё кончилось тем, что пальцы его стиснули шляпу.

– …а я вижу, что это так, и знаю, что она всей душой с вами, то крепитесь и вместе с ней пробивайте себе путь сквозь пепел. Она охотнее сядет с вами в телегу, чем в пульман с любым из нас. Я уверен, – продолжал Эдриен, и лицо его засветилось искренностью, – что она из тех, о ком в Писании позабыли сказать: "И будут двое дух един".

Лицо молодого человека дрогнуло.

"Настоящий!" – решил Эдриен.

– Словом, думайте прежде всего о ней, но только не в таком плане: "Я люблю тебя, поэтому ничто не заставит меня жениться на тебе. Сделайте то, чего она хочет, если она, конечно, этого хочет. Ей здравого смысла не занимать. И, честно говоря, я не сомневаюсь, что никому из вас не придётся раскаиваться.

Дезерт шагнул к нему, и Эдриен увидел, что он глубоко тронут. Но молодой человек справился с наплывом чувств, не выдав его ничем, кроме судорожной улыбки, махнул рукой, повернулся и вышел.

Эдриен неторопливо задвинул ящики и запер дверцы шкафов, где хранились кости. "Да, у него самое своеобычное и в каком-то смысле самое красивое из всех лиц, виденных мною, – думал он. – Оно – глубокое озеро: дух шествует по его водам и порой чуть не тонет. Я, может быть, дал ему преступный совет. Хотелось бы знать, так ли это, ибо мне почему-то кажется, что он его примет".

Несколько минут Эдриен сидел молча, с язвительной усмешкой на губах. Доктринёры, экстремисты! Этот араб, приставивший пистолет к виску молодого Дезерта, олицетворял собой наихудшее свойство человеческой натуры. Идеи и кредо! Что они такое, как не полуправда, полезная лишь постольку, поскольку она помогает соблюдать равновесие в жизни? Географический журнал соскользнул с колен Эдриена.

Возвращаясь в Блумсбери, он задержался в сквере на площади перед домом, чтобы подставить лицо солнцу и послушать пение чёрного дрозда. Он обладал всем, чего желал от жизни: любимой женщиной: крепким здоровьем; приличным жалованьем – семьсот фунтов в год и надеждами на пенсию; двумя очаровательными детьми, притом неродными, так что его не терзали присущие родителям страхи. У него была увлекательная работа, он любил природу и мог прожить ещё лет тридцать. "Если бы сейчас мне приставили к виску пистолет и потребовали: "Эдриен Черрел, отрекись от христианской веры, или тебе размозжат башку!" – крикнул бы я, как Клайв в Индии: "Стреляйте и будьте прокляты"?" – задавал он себе вопрос и не мог на него ответить. Дрозд пел, молодая листва трепетала в воздухе, солнце грело Эдриену щеку, и в тиши этого когда-то фешенебельного сада жизнь казалась особенно желанной…