Цветок в пустыне - читать онлайн книгу. Автор: Джон Голсуорси cтр.№ 20

– Итак, по-твоему, я должен предупредить Юла, что опровержения не последует? – мрачно произнёс сэр Лоренс.

Майкл кивнул,

– Но ведь дело на этом не остановится, мой мальчик.

– Знаю. Он ничего не хочет слушать.

– Гроза, – неожиданно объявила леди Монт.

– Совершенно верно, мама. Он написал об этом поэму, и превосходную.

Завтра он посылает издателю новый сборник, в который включил и её. Папа, заставьте Юла i – Джека Масхема по крайней мере молчать. Им-то, в конце концов, какое дело?

Сэр Лоренс пожал худыми плечами, которые, несмотря на груз семидесяти двух лет, только-только начинали выдавать возраст баронета.

– Всё сводится к двум совершенно различным вопросам, Майкл. Первый как обуздать клубные сплетни. Второй касается Динни и её родных. Ты говоришь, что Динни знает; но её родные, за исключением нас, не знают. Она не сказала нам; значит, им тоже не скажет. Это не очень красиво. Это даже не умно, – уточнил сэр Лоренс, не ожидая возражений, – так как всё равно рано или поздно обнаружится и они никогда не простят Дезерту, что он женился, не сказав им правду. Я и сам бы не простил, – дело слишком серьёзное.

– Огорчительное! – изрекла леди Монт. – Посоветуйтесь с Эдриеном.

– Лучше с Хилери, – возразил сэр Лоренс.

– Папа, во втором вопросе решающее слово, по-моему, за Динни, – вмешался Майкл. – Ей надо сообщить, что кое-какие слухи уже просочились. Тогда она или Уилфрид сами расскажут её родным.

– Если бы только Динни позволила ему оставить её! Не может же Дезерт настаивать на браке, когда в воздухе носятся такие слухи!

– Не думаю, что Динни оставит его, – заметила леди Монт. – Она слишком долго выбирала. Мечта всей юности!

– Уилфрид сказал, что считает себя обязанным оставить её. Ах, чёрт побери!

– Вернёмся к первому вопросу, Майкл. Я, конечно, могу попытаться, но сомневаюсь, что из этого будет толк, особенно если выйдет его поэма. Что она собой представляет? Оправдание?

– Скорей объяснение.

– Горькое и бунтарское, как его прежние стихи? Майкл утвердительно кивнул.

– Из сострадания они, пожалуй, ещё промолчали бы, но с такой позицией ни за что не примирятся. Я знаю Джека Масхема. Бравада современного скепсиса для него ненавистней чумы.

– Не стоит гадать, что будет, но, по-моему, мы все обязаны оттягивать развязку как можно дольше.

– Уповайте на отшельника, – изрекла леди Монт. – Спокойной ночи, мой мальчик. Я иду к себе. Присмотрите за собакой, – её ещё не выводили.

– Ладно. Сделаю, что могу, – обещал сэр Лоренс.

Майкл получил материнский поцелуй, пожал руку отцу и удалился.

Он шёл домой, а на сердце у него было тяжело и тревожно: на карте стояла судьба двух горячо любимых им людей, и он не видел выхода, который не был бы сопряжён со страданиями для обоих. К тому же у него не выходила из головы навязчивая мысль: "Как бы я вёл себя в положении Уилфрида?" И чем дальше он шёл, тем больше крепло в нём убеждение, что ни один человек не может сказать, как он поступил бы на месте другого. Так, ветреной и не лишённой красоты ночью Майкл добрался до Саутсквер и вошёл в дом.

Уилфрид сидел у себя в кабинете. Перед ним лежали два письма: одно он только что написал Динни, другое только что получил от неё. Он смотрел на моментальные снимки и пытался рассуждать трезво, а так как после вчерашнего визита Майкла он только и делал, что пытался рассуждать трезво, это ему никак не удавалось. Почему он выбрал именно эти критические дни для того, чтобы по-настоящему влюбиться, почему именно теперь осознал, что нашёл того единственного человека, с которым мыслима постоянная совместная жизнь? Он никогда не думал о браке, никогда не предполагал, что может испытывать к женщине иное чувство, кроме мимолётного желания, угасавшего, как только оно бывало удовлетворено. Даже в кульминационный момент своего увлечения Флёр он не верил, что оно будет долгим. К женщинам он вообще относился с тем же глубоким скептицизмом, что и к религии, патриотизму и прочим общепризнанно английским добродетелям. Он считал, что прикрыт скептицизмом, как кольчугой, но в ней оказалось слабое звено, и он получил роковой удар. С горькой усмешкой он обнаружил, что чувство беспредельного одиночества, испытанное им во время того дарфурского случая, породило в нём непроизвольную тягу к духовному общению, которой так же непроизвольно воспользовалась Динни. То, что должно было их разобщить, на самом деле сблизило их.

После ухода Майкла он не спал до рассвета, снова и снова обдумывая положение и неизменно приходя к первоначальному выводу: когда точки над «и» будут поставлены, его непременно объявят трусом. Но даже это не имело бы для него значения, если бы не Динни. Что ему общество и его мнение? Что ему Англия и англичане? Предположим, они пользуются престижем. Но с большим ли основанием, чем любой другой народ? Война показала, что все страны, равно как их обитатели, более или менее похожи друг на друга и одинаково способны на героизм и низость, выдержку и глупости. Война показала, что в любой стране толпа узколоба, не умеет мыслить здраво и чаще всего заслуживает только презрения. По природе своей он был бродягой, и если бы даже Англия и Ближний Восток оказались для него закрыты, мир всё равно был широк, солнце светило во многих краях, звезды продолжали двигаться по орбитам, книги сохраняли свой интерес, женщины – красоту, цветы – благоухание, табак – крепость, музыка – власть над душой, кофе – аромат, лошади, собаки и птицы оставались теми же милыми сердцу созданиями, а мысль и чувство повсеместно нуждались в том, чтобы их облекали в ритмическую форму. Если бы не Динни, он мог бы свернуть свою палатку, уехать, и пусть досужие языки болтают ему вдогонку! А теперь он не может! Или всё-таки может? Разве долг чести не обязывает его к этому? Вправе ли он обременить её супругом, на которого будут показывать пальцем? Если бы она возбуждала в нём только вожделение, всё было бы гораздо проще, – они утолили бы страсть и расстались, не причинив друг другу горя. Но он испытывал к ней совершенно иное чувство. Она была для него живительным источником, отысканным в песках, благовонным цветком, встреченным среди иссохших кустарников пустыни. Она вселяла в него то благоговейное томление, которое вызывают в нас некоторые мелодии или картины, дарила ему ту же щемящую радость, которую приносит нам запах свежескошенного сена. Она проливала прохладу в его тёмную, иссушенную ветром и зноем душу. Неужели он должен отказаться от неё из-за этой проклятой истории?

Когда Уилфрид проснулся, борьба противоречивых чувств возобновилась. Все утро он писал Динни и уже почти закончил письмо, когда прибыло её первое любовное послание. И теперь он сидел, поглядывая на обе лежавшие перед ним пачки листков.

"Такого посылать нельзя, – внезапно решил он. – Всё время об одном и том же, а слова пустые. Мерзость!" Он разорвал то, что было написано им, и в третий раз перечитал её письмо. Затем подумал: "Ехать туда немыслимо. Бог, король и прочее – вот чем дышат эти люди. Немыслимо!",