— Ты же сам говорил, что она с двумя одновременно встречаться не будет…
— Так! Откуда ты знаешь, что тот, с лестницы, не был у нее ДО Вадима? Ну? Ннну?
— Она бы мне сказала, — глотая боль, словно плохую, с комками, манную кашу, выговорил я. — Ведь сказала же мне про Вадима. Она мне даже сказала, что с Вадимом у нее ничего не было. В смысле потрах… п-постели.
— Ладно, — сказал Макарка, — еще по стаканчику… Так. Теперь к главному. Он ушел через окно. Во дворе были люди. В том числе и Ленкин отец.
— Если он туда полез, значит, их там еще не было…
— О, ты уже что-то начал соображать! Это обнадеживающий признак. Ты выходил тем же путем, каким пришел, то есть коридором. Я примерно представляю, как там внутри, приходилось в «Нью-Йорке» бывать. По пьянке, конечно. В коридоре ты и напоролся на Ленкину мамашу. Плохо. Очень плохо. Она, конечно, думает, что единственный человек, который может отвлечь ее дочь от чего угодно, даже от собственной свадьбы, — это ты? Ну, так оно и есть, можешь даже не отвечать. Дочка куда-то отошла, невесты хватились. И тут ты — взъерошенный. Руки вот в крови. Ты хоть этими руками никого не хватал, когда ноги делал?
— К-кажется, тетку Ленкину… отстранил.
Макар побледнел еще больше. Его круглое добродушное лицо как-то сразу осунулось, заострилось, в чертах лица даже появилась этакая острая, неприятная, жалобная угловатость, словно эту толстую физиономию мяли пальцами, стараясь уменьшить в объеме. Он вскочил со стула, суетясь, прошелся по кухне, натыкаясь на табуретки и мебель. Наконец он напоролся на мусорное ведро, опрокинул его и рассыпал по полу всякий хлам, после чего его передвижения приняли более упорядоченный характер.
— Ты это… вот что, Илюха, — произнес он. — Тебе нужно пока что… заныкаться где-нибудь. Понятно, Винни? Могут прийти. Улики, улики… Нехорошие такие улики.
— Они что, могут подумать, что это Я — ЛЕНУ? — как нечто невероятное выдавил я эту вполне очевидную-наверно, уже для многих — мысль.
Макар Телятников молча разлил по последней. Он не сказал, что именно по последней, в тазике оставалось еще много, не говоря уже о том, что в пределах квартиры имелся неисчерпаемый источник пойла. Но я понял по его мрачному лицу: это — последняя. На пьянство времени нет. Нет.
— Теперь вот что: бери этот ключ, Илюха, вот тебе триста рублей, последние, лови тачку и дуй до Жасминки, там у меня дача. Я, когда от родителей уматывал, на всякий случай от нее ключ захватил… ну, на случай, говорю, если у тебя вдруг по какой причине перекантоваться нельзя было бы. Понял? Сегодня у нас 27 апреля, отец туда только на майские праздники припрется, так что у тебя есть четыре дня. За это время я постараюсь что-нибудь придумать, а пока что возьми мой мобильник… я щас туда новую SIM-карту воткну, ее никто не знает еще, я только позавчера к Би-Лайну подключился, а вообще у меня МТС, ну, ты знаешь… Если что, я тебе позвоню, а 1 мая нужно тебе валить оттуда затемно, что ли… Да и нельзя тебе долго у меня-то. Если тебя в розыск поставят, то это значит, менты всех друзей шерстить будут, это уж точно. А я — твой лучший друг, это им мой добропорядочный папаша сразу скажет, точно.
Последние фразы он договаривал совсем уж в сумасшедшем темпе, так, что я не все успевал понимать.
— Но Нинка-то как? — всполошился я.
— Какая Нинка? Какая Нинка?! За Нинкой уж я посмотрю! — взвился всегда уравновешенный Макарка. Обычно ведь это я его пинал, и именно я его пришпоривал и, наоборот, урезонивал. А теперь Телятников забрал бразды правления в свои пухлые руки, и нет никакого резона против этого возражать. Я низко наклонил голову, понимая, что крыть нечем. Да и не хотелось. Тяжело. Пусто.
Макарка между тем ходил вокруг меня и говорил какие-то торопливые, непонятные слова:
— Там, правда, жрать нечего почти что, но в погребе, кажется, еще картошка оставалась и солености разные, варенья… Так что без еды не помрешь, особенно если по пути че-нибудь прикупишь. Сосиски там, сырки какие-нибудь… плавленые.
— Какая еда… сосиски? Какие сы… сырки? — сумбурно ответил я. — Ты еще скажи: книжку почитать возьми, чтоб не скучно.
И тут мой взгляд упал на злосчастный томик из сундучка трех старичков-стайеров. С этим дурацким названием «Словник демиургических погрешностей».
И тотчас же в дверь позвонили.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ, ДЕТЕКТИВНАЯ
Такие разные сыщики (-цы)
1
— Черт!! — прошипел Макарка.
— Лучше бы он, — шепотом сказал я, и ноги стали ватными. Ноги стали ватными, а я сам повалился с табуретки прямо в угол, за буфет, куда-то туда, где давно не ступала нога человека, тем более человека, вооруженного шваброй и мокрой тряпкой. Макарка таращился на меня, прилипнув к стене и время от времени открывая и закрывая рот. Не знаю, что меня так насмешило, но, не вылезая из своего заповедного угла, я начал хохотать. И что-то холодное, вяжущее, отталкивающе-скользкое проползло по моим жилам.
Позвонили повторно, а потом звонкий голос Нинки прозвучал трубами Апокалипсиса:
— Илюшка, я открою? Можно, я сама?
— Не смей!.. — задушенно выговорил я и начал выползать из угла. — Иди… иди сюда!
Несносная девчонка вошла. Ее темные глазки поблескивали неуемным озорством. Она зыркала ими туда и сюда, потом ловко стянула пряник и, сунув его в рот, уже с набитым ртом спросила:
— А у ваф фто? Вы играете, да?
— Кажется, уже доигрались, — ответил я, — М-ма-кар… и что?
Макар сам посерел и тряс щеками, словно его лицо обратилось в студень. Эти несколько секунд, прошедшие с момента первого звонка, показались нам едва ли не часом. К счастью, мне все же удалось взять себя в руки. Раскиснуть и разъехаться по швам у меня будут все шансы и в милом заведении, именующемся КПЗ, или камерой предварительного заключения. А сейчас, главное, не паниковать. Может, это вовсе и не ТЕ, о ком мы думаем? Мало ли кто может ко мне зайти?.. Ко мне часто кто заходит, особенно во второй половине дня. Я перешел из кухни в гостиную, как будто такой тактический маневр мог что-то изменить. Позвонили в третий раз. Макар и Нинка хвостом следовали за мной, не отлепляясь ни на шаг. Я открыл рот, желая высказать одну интересующую меня мысль, но тут же всякая необходимость в этом отпала. За дверью знакомый мерзкий голосок тети Глаши (я отчетливо расслышал каждое слово, вы же знаете, какая дурацкая акустика в наших домах!) проверещал:
— Да должен он быть дома, товарищ капитан! Тов… кап… да дома он, куда ему деться, у него и девчонка маленькая там, сущее веретено, за ней глаз да глаз! А на днях он меня… Сынок, а что он такого сделал? Украл, да? Спер, и деру? Я всегда подозревала, что он на руку нечист, даром что строит из себя этого… антиллигента!
Суровый мужской голос советовал тете Глаше до поры до времени помолчать. Ее время высказаться еще настанет. А сейчас тете Глаше лучше отойти от двери.