Апокалипсис для шутников - читать онлайн книгу. Автор: Антон Краснов cтр.№ 25

– Не завезли инвентарь, так что обсуждаем мероприятие по оказанию помощи нашим грузинским товарищам, находящимся под гнетом меньшевистского охвостья – бессовестных контрреволюционеров и оппортунистов Чхеидзе и Церетели. Товарищ Мамилия, тебе слово.

От стены отсоединился тип в бурке и с самым что ни на есть настоящим кинжалом. У него было веселое горбоносое лицо и пронзительные черные глаза. Рядом с ним возник коротышка в разноцветных шерстяных носках с огромной дырой на левом, довершали картину чарохи из сыромятной кожи, туго затянутые кожаными шнурками, и рыжая чабанская папаха – «сачахлу». Товарищи с Кавказа синхронно топнули ногами и вдруг затянули фальшивыми голосами, гнусавя:

Мы садился на ишак

И в Париж гулялся.

Клемансо, такой чудак,

Очень нам смеялся.

Почти все присутствующие подхватили слова припева:

Гулимжан, гулимжан,

Знаем свое дело,

Весь Кавказ мы за ляржан

Продаем умело!

Ковалев аж поперхнулся куском пирога, который ему выдали на раздаче еды в ударном коммунистическом буфете.

Песнопения продолжались еще около пяти минут. Как оказалось, это были популярные в то время на Кавказе агитчастушки, которые докочевали и до Москвы. Основная мысль этих частушек заключалась в том, что глава правительства Грузии, меньшевик Ираклий Церетели, ловко продавал свою страну премьер-министру Франции Жоржу Клемансо, который стремился к гегемонии французов в Европе. Члены кавказской делегации, товарищи Мамилия и Ашот Василян (представитель дружественного армянского народа) клеймили меньшевика позором, однако в такой неблагозвучной форме, что уже через минуту Афанасьев едва переборол в себе искушение заткнуть уши. Он наклонился к Ковалеву и произнес:

– Инвентарь не завезли, значит, языком трепать надо. Прямо как в той истории: «Товарищи, на повестке дня две задачи: постройка нового сарая для свиней и строительство коммунизма! Но так как для сарая не завезли материал, то сразу же переходим к пункту второму!..»

Только тут казалось, на них обратили внимание. Оратор спрыгнул с подоконника и весело воскликнул:

– Здравствуйте, товарищи! Добро пожаловать в нашу коммуну комнаты номер двадцать три!

– Здорово и вам, – сказал Колян, оглядываясь в поисках посадочного места.

– Откуда вы?

– С Балтфлота, а он со Второй Конной, – ответил Ковалев.

– О! Хреново воюете, братишки, – сказал тип в клетчатой кепке и принял вертикальное положение. – Врангель нас дерет и в хвост и в гриву. А ты, стал быть, мой земляк, с Питера? – глянул он на Ковалева.

– Ну, – сказал тот.

– Так будем знакомы. Сеня Щукин. Кликуха у меня была Щукин Сын, но потом отпала, потому как перековался.

И Сеня Щукин коротко рассказал историю своей «перековки». Оказывается, этот замечательный делегат раньше входил в питерскую банду так называемых «попрыгунчиков», или «живых покойников». Эти ребята отличались живой выдумкой и фантазией. Один из «попрыгунчиков», человек с работной фамилией Демидов, умелец-жестянщик, в перерывах между запоями изготовлял страшные маски, ходули и пружины с креплениями. Сеня Щукин и его любовница, бывшие портные, сшили чудесные балахоны, которые не посмело бы надеть на себя даже страшное огородное пугало. На ходулях с пружинами, в масках и балахонах они и шли на промысел. Суеверные прохожие, на которых из темноты выныривали вот такие страшилища, пугались до обморочного состояния и не оказывали никакого сопротивления грабителям [4] .

Ловкие и изобретательные бандиты развлекались таким манером полтора года, до весны 1920-го, после чего угодили в нежные лапы питерской ЧК. Главаря банды по-быстрому расстреляли, а прочих помиловали, что по тому времени было чудом. Впрочем, учли «пролетарское» происхождение и своеобразное чувство юмора.

Сеня Щукин, как самый ловкий и расторопный, даже умудрился стать внештатным агентом ЧК, активистом и агитатором, выпускал боевой листок «Прыжок в коммунизм». Название – в контексте его предыдущей деятельности – звучало, что и говорить, сомнительно, но в петрочека ценили юмор. Там вообще сидели веселые ребята, привыкшие находить смешное решительно во всем, даже в реквизициях, терроре и расстрелах. Восемнадцатилетнего «попрыгунчика» признали перековавшимся, приняли в комсомол, а потом и отправили на Третий съезд РКСМ.

Рассказав эту чудную историю, Сеня Щукин осклабился и неспешно закурил. Делегат от Вятки, тот самый оратор с подоконника, сказал:

– Важная у тебя биография, товарищ Семен. Сумел признать свои ошибки, учел прошлое и – вот результат. Молодчина!

Все зааплодировали. Афанасьев не верил собственным глазам и ушам. Между тем делегаты знакомились. Тип из Вятки, он же оратор с подоконника, представился как Павел Григорьевич, даром что самому было не больше двадцати лет, а то и меньше. Товарищей с Кавказа наши герои уже знали. Единственная затесавшаяся в «коммуну» девушка звалась Марфа, проповедовала свободную коммунистическую любовь и предлагала именовать себя «товарищ Клара». С обоими из этих предложений она и подкатила к Афанасьеву, который из всех присутствующих показался ей наиболее симпатичным.

– Товарищ, – басом сказала она, – идеалы буржуазной морали навсегда рухнули! Советская молодежь может больше не стеснять себя приличиями. Предлагаю тебе свободную и чистую любовь.

– Не ходи с ней в подсобку, – сказал Сеня Щукин, и все захохотали, – там до сих пор товарищ Андрей валяется, стонет. И вообще, братишка, раз ты с фронта, отваживай от себя этого крокодила, айдате лучше в двадцатую комнату, это от нас через две стенки. Там девчонки симпатичные. Говорят о белопольской войне, а от этого легче вырулить к… сам понимаешь.

«Черт знает что, – подумал Женя, – какая белопольская?.. Какой крокодил?..»

Товарищ Клара, она же Марфа, на «крокодила» не обиделась. Видя, что никто из коммунаров не проявляет интереса к ее прелестям, а Павел Григорьевич из Вятки снова полез на подоконник, она подошла к Семе Щукину, отвесила ему полновесный тумак, а потом завалилась на кровать и тотчас же захрапела.

– Да, – громко сказал Женя. – Это тебе не… не Айседора Дункан!

Обсуждение затянулось далеко за полночь, и Афанасьев, ворочаясь на одной койке с Ковалевым, в сотый раз проклинал ненавистного горлопана из Вятки, который предложил ему, Жене, сделать доклад о текущем положении на Южном фронте. Получив понятный отказ, он тотчас же обрушился с разветвленной критикой на случаи «политического головотяпства и уклонения от товарищеской дискуссии, которые, к сожалению, всё еще имеют место быть в нашей жизни, уважаемые товарищи!..» Малолетний балабол, фанатично сверкая глазами, распространялся бы подобным образом и до утра, если бы Ковалев не запустил в него увесистой подушкой, твердой, как будто ее набили подсыхающей глиной. Этот жест, подкрепленный свирепым выражением физиономии Коляна (сюда бы еще хорошо маузер, да его пришлось сдать на хранение на вахте), утихомирил болтуна. Потянулись голоса в поддержку «делегата с Балтики».