— Ну что же, я отвезу вас туда, и, быть может, вам
позволят осмотреть квартиру.
Усадив Федора рядом, а обеих дам на заднее сиденье, князь
покатил по улицам Парижа, одновременно рассказывая новости. За последние дни
появилось еще несколько беглецов, но никто из них не знал о судьбе царя и его
семьи.
Зоя внимательно слушала. Большая часть имен, которые называл
князь, была ей знакома, хотя близких друзей среди новоприбывших не было.
Владимир, кстати, упомянул и Дягилева — он тоже в Париже и собирается ставить
очередной балет. Спектакль пройдет в Шатле, а на будущей неделе состоится
генеральная репетиция. Зоя почувствовала, как заколотилось ее сердце: она была
как в тумане и даже не замечала, по каким улицам они едут.
Квартирка и вправду оказалась маленькой, зато окна ее
выходили в соседний очень ухоженный сад.
Состояла она из двух спален, крошечной гостиной и кухоньки.
Туалет помещался внизу, на первом этаже: им пользовались и обитатели трех
соседних квартир.
Разумеется, это жилье отличалось от дворца на Фонтанке, как
небо от земли, и было еще скромней, чем номер в отеле на рю Марбеф, но выбирать
не приходилось. Евгения Петровна объяснила Зое, какую смехотворную сумму
получила она за колье. Конечно, у них оставались и другие драгоценности, но
было ясно, что этого хватит ненадолго.
— Да, конечно, она маловата…
— — не без смущения заметил князь.
— Это то, что нам надо! — решительно отрезала
Евгения Петровна, уловив, правда, гримаску разочарования на лице Зои.
В коридоре отвратительно пахло мочой и кухонным чадом.
Ничего: можно побрызгать духами и пошире открыть окна, выходящие в этот чудный
сад. Главное, что это им по карману. Графиня с признательной улыбкой повернулась
к Марковскому и принялась благодарить его.
— Не стоит, Евгения Петровна, мы должны поддерживать
друг друга, — ответил он, не сводя глаз с лица Зои. — Я отвезу вас в
отель.
Перебраться было решено на будущей неделе, а пока бабушка
принялась составлять список вещей, включавший только самое-самое необходимое.
— Вы знаете, если положить хорошенький коврик на пол,
комната будет казаться просторней, — весело говорила она, стараясь не
вспоминать о тех великолепных коврах ручной работы, которые украшали ее дом в
Петербурге. — Как ты считаешь, Зоя?
— А? Простите, бабушка, что вы сказали? —
переспросила Зоя, которая смотрела в окно автомобиля на проплывающие мимо
Елисейские Поля и думала совсем о другом — о том, что нужно предпринять
отчаянный и решительный шаг. Тогда они смогут жить хоть и не во дворце, как
раньше, но и не в этой смрадной каморке. Она мечтала поскорее добраться до
отеля: пусть бабушка займется своими списками, пусть пошлет Федора по магазинам
за ковриком, посудой и прочим, а она…
Поблагодарив Марковского, они поднялись в номер, и тут, к
изумлению Евгении Петровны, Зоя заявила, что хочет пройтись, а Федор ей
совершенно не нужен.
— Обещаю вам, бабушка, ничего со мной не случится. Я
недалеко: до Елисейских Полей и обратно.
— Не пойти ли мне с тобой, дитя мое?
— Нет-нет, не надо! — Она улыбнулась Евгении
Петровне, сознавая, сколь многим обязана ей. — Отдохните, а когда я приду,
будем пить чай.
Графиня после некоторого колебания отпустила ее, взяв с нее
слово быть осторожной, и, опираясь на руку Федора, стала медленно подниматься
по лестнице. Нужно упражняться: ступени в их новой квартире куда круче.
Зоя между тем, завернув за угол, остановила такси, надеясь,
что шофер знает, где находится нужное ей место, а там, куда она едет, отыщется
понимающий человек. Она надеялась на чудо, но упускать единственный, быть
может, шанс не хотела.
— В Шатле, пожалуйста, — сказала она таким тоном,
словно отлично знала, где это, и молитва ее была услышана; когда же водитель
доставил ее по указанному адресу, она дала ему очень щедрые чаевые. Во-первых,
за то, что довез, а во-вторых, подумала Зоя, испытывая одновременно и вину, и
облегчение, за то, что не оказался соотечественником. Так ужасно было видеть,
как петербургские аристократы возят парижан и уныло обсуждают новости из
России.
Она торопливо юркнула в подъезд театра, вспомнив при этом,
как обещала когда-то Маше сбежать из дому и стать балериной Мариинки.
Интересно, что сказала бы Маша о сегодняшней ее авантюре? Зоя улыбнулась и
стала оглядываться по сторонам, ища, к кому бы обратиться. Тут она заметила
женщину в балетной пачке, разминавшуюся у станка, — по всей видимости,
репетитора. К ней она и направилась, объявив:
— Мне нужен господин Дягилев!
— Сию минуту? Нельзя ли узнать, на какой
предмет? — улыбнулась та.
— Я — балерина и хотела бы, чтобы он посмотрел, подхожу
ли я. — Зоя, до смерти перепуганная собственной отвагой и оттого очень
хорошенькая, выложила все свои карты.
— Ах, вот как? А он хоть знает о вашем
существовании? — И, не дожидаясь ответа на этот коварный вопрос, женщина
сказала:
— Однако показываться вам не в чем. В вашем костюме
танцевать едва ли возможно.
Зоя растерянно оглядела свою узкую юбку из синей саржи и
белую матроску, черные уличные башмачки, в которых она ходила в Александровском
дворце, — и вспыхнула от смущения. Женщина улыбнулась ей: она была такая
юная, такая неискушенная, такая прелестная, но представить ее на сцене на
пуантах было нелегко.
— Извините, я не подумала… Разрешите, я приду
завтра? — И полушепотом спросила:
— А Сергей Павлович здесь?
— Обещал скоро быть. В одиннадцать часов у него
генеральная репетиция.
— Да, я знаю. Я хотела бы поступить к нему в труппу и
танцевать в этом спектакле, — выпалила Зоя на одном дыхании, и женщина
громко рассмеялась:
— В самом деле? А где вы учились?
— В Петрограде, у мадам Настовой… — Зое не хватило духу
солгать и сказать «в училище при Мариинском театре», тем более что Дягилев все
равно узнал бы правду. Да и школа Настовой считалась одной из лучших в России.
— Да? Ну а если я дам вам трико и балетки, сможете
сейчас показать мне, чему вы там научились?
— Хорошо, — ответила Зоя после секундного
колебания. Сердце ее колотилось и замирало, но ей нужна была работа,
ангажемент, а все прочее не имело значения. Она умела только танцевать, она
хотела только танцевать — значит, надо решаться. Хотя бы ради бабушки.
Атласные балетные туфли были ей не по ноге, и Зоя казалась
самой себе ужасно неуклюжей. Как, должно быть, глупо выглядит она на сцене…
Наверно, Настова хвалила ее только по доброте душевной… Но вот раздались звуки
рояля, и страх стал понемногу исчезать, а вместе с ним и скованность, и
стеснение.
Зоя начала танцевать, делая все, чему учила ее Настова.
Продолжалось все это около часа, и сидевшая за роялем женщина не сводила с нее
сощуренных глаз, и на лице ее не отражалось ни одобрения, ни неудовольствия.
Пот лил с Зои градом, когда музыка наконец смолкла. Она присела в поклоне.
Глаза ее встретились с глазами репетитора, и та медленно наклонила голову.