— Слава богу! А то я чуть не умерла с тоски. Все, ну
просто все заболели! Даже у бедной Анны корь. Ее положили в комнате, которая
примыкает к маминым покоям. А мама хочет за всеми ухаживать сама. И целый день
то кормит их, то поит с ложечки, а когда они засыпают, уходит к раненым. У нас
теперь тут не один лазарет, а целых два!.. — Она откинула свои темно-русые
волосы назад. Зоя засмеялась.
Соседний Екатерининский дворец с начала войны был превращен
в госпиталь, и императрица, надев косынку с красным крестом, без устали
работала там сама и ожидала того же от дочерей. Впрочем, Мари очень тяготилась
этими обязанностями.
— Это невыносимо! — продолжала она. — Я
думала, что и ты не приедешь. Мама будет ужасно сердиться, когда узнает, что
это я тебя позвала.
Девушки, взявшись за руки, пересекли комнату и сели у
камина. Обстановка в этой комнате, где жили Мария и Анастасия, была самая
простая и непритязательная: железные кровати, застеленные крахмальным бельем,
маленький стол, и на камине — единственное украшение: коллекция пасхальных яиц
— малахитовых, деревянных, украшенных искусной росписью. В «детских», как по
привычке все называли комнаты великих княжон, не было и намека на ту роскошь, с
которой были убраны покои царя и царицы и другие апартаменты дворца. На спинке
одного из двух стульев был повешен вышитый головной платок — это была работа
ближайшей подруги царицы, фрейлины Анны Вырубовой, той самой, о которой только
что упомянула Маша. Именно эта близость и привела к тому, что Анна заразилась
корью и слегла. Девушки улыбнулись с некоторым превосходством — они-то обе были
здоровы.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила Зоя,
казавшаяся еще стройнее и изящней в плотном шерстяном платье, надетом в дорогу.
Она была ниже ростом и миниатюрней, чем Мари, считавшаяся в семье самой
красивой. Она унаследовала голубые отцовские глаза и его обаяние. Драгоценности
и наряды были ее слабостью в отличие от почти равнодушных к ним сестер: в этом
они сходились с Зоей и могли часами обсуждать туалеты знакомых дам и примерять
шляпы и украшения графини Натальи Юсуповой.
— Прекрасно, — ответила Мари, — жалко только,
что нельзя будет поехать с Ольгой в Петроград. — По давней традиции их
тетка, великая княгиня Ольга Александровна, забирала детей и увозила их на обед
к бабушке в Аничков дворец или в гости к кому-нибудь из близких друзей.
— Так я и знала, — огорченно произнесла
Зоя, — а мне так хотелось показать тебе мое новое платье: бабушка из
Парижа привезла.
Зоина бабушка, графиня Евгения Петровна, была женщиной
весьма замечательной. В восемьдесят один год она сумела сохранить и изящество
стройной фигуры, и молодой блеск зеленых глаз. Все находили, что Зоя — вылитая
Евгения Петровна в молодости. Зоина мать была высокая, тонкая, томная красавица
с пепельно-белокурыми волосами и серо-голубыми глазами. Она принадлежала к тому
типу людей, которые стремятся укрыться от окружающего их мира, спрятаться от
него, и Зоин отец, помогая ей в этом, обращался с нею как с хрупким и
болезненным ребенком.
А сама Зоя была воплощенная энергия, силы так и переполняли
ее.
— Розовый атлас, — восторженно продолжала
она, — затканный жемчугом, представляешь? Мне ужасно хотелось показать
тебе его!
Они обсуждали свои наряды, как дети — своих плюшевых мишек.
Мари восхищенно всплеснула руками:
— Мне не терпится взглянуть на него! Ну, наверно, на будущей
неделе все уже будет хорошо. И мы приедем к тебе. А пока я нарисую тебе
что-нибудь — ты повесишь рисунок на стенку в твоей ужасной комнате.
— Не смей ругать мою комнату. Там почти так же уютно,
как в будуаре у тети Алике. — И обе рассмеялись.
В эту минуту в комнату вбежал коккер-спаниель Джой и стал
ластиться к Зое, а она, грея у огня замерзшие руки, рассказывала Мари о своих
институтских подругах. Великая княжна, жившая почти затворницей, никого не
видевшая, кроме брата, сестер, гувернера мсье Жильяра и мистера Гиббса,
учившего их английскому, очень любила слушать эти истории.
— Хорошо хоть, что уроки отменили: Жильяр сидит с Беби,
а Гиббса я уже неделю не вижу: он боится заразиться корью.
Девочки снова рассмеялись. Мари принялась расчесывать густую
ярко-рыжую гриву Зоиных волос: это было с детства их любимым занятием, во время
которого они болтали о столичных новостях. Впрочем, с начала войны светская
жизнь Петрограда уже не бурлила с прежней силой; даже Юсуповы, к несказанному
огорчению Зои, почти не давали теперь балов и не устраивали приемов. Девочке
всегда нравилась толпа гостей — мужчины в разноцветных мундирах, женщины в
вечерних туалетах и драгоценностях. Она рассказывала Мари о том, кто за кем
ухаживал, кто блистал красотой, а кто был «не в лице», на ком было самое
ослепительное колье. Это был мир, не имевший себе равных нигде, — мир
императорской России. И Зоя, носившая графский титул, состоявшая в родстве с
самим государем, чувствовала себя центром этого мира, по праву рождения наслаждаясь
его блеском и роскошью. Она и сама жила во дворце, выстроенном как уменьшенная
копия Аничкова, она ежедневно общалась с представителями самых громких фамилий
русской знати, с людьми, вершившими историю, — и не видела в этом ничего
особенного.
— Джой так счастлив теперь, — сказала она,
показывая на собачку, возившуюся возле их ног. — Хорошенькие щенки?
— Очень милые, — ответила Мари, чему-то улыбаясь
про себя. — Ну-ка, подожди… — Она выпустила из рук заплетаемую косу и
подбежала к своему столу. Зоя думала, что она достанет из ящика письмо или
фотографию наследника, но в руках Мари оказался маленький флакончик, который
она с гордостью протянула подруге.
— Что это?
— Это тебе! — И поцеловала Зою в щеку, покуда та с
восхищением вертела в руках флакон.
— Маша! Не может быть! Неужели?.. — Она отвинтила
крышечку, втянула ноздрями аромат. — Это они?
Да?! — Это и впрямь были любимые духи Мари, которые Зоя
выпрашивала у нее уже несколько месяцев. — Где ты их достала?
— Лили привезла мне их из Парижа. Я ведь помню: они тебе
нравились. А у меня еще осталось немного в том флакончике, который мама
подарила.
Зоя, закрыв глаза, снова понюхала. Как по-детски невинны,
как просты и бесхитростны были удовольствия этих девочек — летом долгие
прогулки в Ливадии или игры на яхте, скользившей вдоль фиордов!..
Безмятежность этой жизни не смогла нарушить даже война, хотя
иногда речь заходила и о ней. В нескольких шагах отсюда, в Екатерининском
дворце, лежали раненные, искалеченные люди. Как жестоко обошлась с ними судьба,
не пощадившая, однако, и наследника престола. Его неизлечимая болезнь,
постоянно угрожавшая жизни, тоже иногда обсуждалась девочками, но уже совсем в
другом, серьезном и Строгом, тоне. За исключением очень узкого круга
приближенных, почти никто в России не знал, что Алексей страдает жестоким
наследственным недугом — гемофилией.
— Как он? — спросила Зоя. — Я хочу сказать:
корь не отразится… на… — Глаза ее были полны тревоги, и она даже отставила
флакончик вожделенных духов.