— И он уже не может полакомиться моей стряпней или выпить пива с твоим отцом? Детка, я правильно поняла, что в этом случае означает «встречаемся»?
— Да.
— Пусть обязательно придет на Чинко ди Майо. Все твои друзья должны прийти. Мы зажарим на гриле свинину, а не Джека.
— Хорошо. Мама, я люблю его.
— Да, детка. — Лючия притянула к себе дочь, и Эмма положила голову на мамино плечо. — Я знаю это твое выражение лица.
— Он меня не любит.
— Тогда он не так умен, как я думала.
— Я ему небезразлична, ты знаешь. Я ему нравлюсь, и нас очень сильно тянет друг к другу. Но он меня не любит. Пока.
— Вот это моя девочка.
— Тебе не кажется, что… коварно заманивать мужчину, целенаправленно влюблять его в себя?
— Ты собираешься лгать, притворяться, давать обещания, которые не будешь выполнять?
— Нет. Конечно, нет.
— Тогда какое же это коварство? Если бы я не влюбила в себя твоего отца, мы не сидели бы сейчас в этой чудесной маленькой гостиной.
— Ты… Правда?
— О, я была безумно влюблена. И безнадежно, во всяком случае, я так думала. Он был такой красивый, такой добрый, такой милый и такой забавный, когда играл со своим маленьким мальчиком. И такой одинокий. Он хорошо относился ко мне, уважительно, а когда мы лучше узнали друг друга, мы подружились. Но я хотела, чтобы он потерял голову, увидел во мне женщину, разделил со мной свою постель пусть даже на одну ночь.
Романтичное сердце Эммелин чуть не выскочило из груди.
— О, мама.
— Что? Ты думала, что желания, вожделение — твое личное изобретение? Я была молода и намного ниже его по общественному положению. Его богатство, его статус были непреодолимыми преградами, как я думала. Но кто запретил бы мне мечтать? И, может, даже не только мечтать, — добавила Лючия с загадочной улыбкой. — Я старалась как можно лучше выглядеть, готовить те блюда, которые он особенно любил, слушать его, когда он нуждался в друге. Это я умела. И я делала все, чтобы когда он куда-то собирался, то думал, будто его галстук завязан не совсем правильно — даже если все было в порядке, — и поправляла его. Я и сейчас так делаю, — прошептала она. — Я и сейчас хочу это делать. Я понимала, что нас что-то связывает, я это чувствовала, я видела это в его глазах. Что-то большее, чем забота о маленьком мальчике, которого мы оба любили, что-то большее, чем дружба и уважение. И мне оставалось лишь очень аккуратно показать, что я принадлежу ему.
— Мама, это так… Ты никогда мне не рассказывала.
— Не было нужды. Твой папа, он был очень осторожен, очень долго старался даже ненароком не коснуться моей руки, не задержать на мне взгляд. Пока однажды, стоя под вишневым деревом, я не увидела, что он идет ко мне. Он шел ко мне и смотрел на меня.
Лючия прижала руку к сердцу.
— Ах! Мое сердце. Оно упало прямо к его ногам. Как он мог не понять? И он понял. И его сердце упало рядом с моим.
— Я тоже так хочу.
— Конечно, детка.
Эмма сморгнула слезы.
— Но я не думаю, что, если начну поправлять Джеку галстук, это поможет.
— Мелочи, Эмма. Поступки, моменты. И не только мелочи. Я открыла ему свое сердце. Я отдала ему свое сердце, когда еще верила, что он не сможет или не захочет его принять. И все равно отдала… как дар. Даже если бы он разбил его. Я была очень смелой. Любовь — очень смелое чувство.
— Я не такая смелая, как ты.
— Думаю, ты ошибаешься. — Лючия обняла дочь за плечи. — Очень сильно ошибаешься. Но для тебя эго внове. Новое, яркое и счастливое. Наслаждайся.
— Я наслаждаюсь.
— И приведи его на праздник.
— Хорошо.
— А теперь я еду домой и больше не буду отвлекать тебя от работы. У вас свидание?
— Не сегодня. Сегодня очень длинная консультация — свадьба Симан.
Глаза Лючии заискрились.
— Ах, та, грандиозная.
— Грандиозная. И у меня полно бумажной работы, заказы, планирование, и завтра тяжелый день. А у него завтра вечером деловая встреча, но он постарается приехать после нее и…
— Я знаю, что такое «и». — Лючия рассмеялась. — Тогда хорошенько выспись сегодня. — Она похлопала Эмму по колену и встала.
— Я так рада, что ты заехала. — Эмма тоже вскочила и крепко обняла маму. — Поцелуй за меня папу.
— За тебя и за себя. Думаю, он сегодня пригласит меня в ресторан, и мы выпьем вина, поедим пасты, пошушукаемся. Покажем всем, что мы еще совсем не старые.
— Вы никогда не состаритесь.
Прислонившись к дверному косяку, Эмма помахала маме, а потом, вместо того чтобы вернуться к работе, оставила дверь нараспашку и пошла прогуляться по садам.
Набухшие почки, свежие бутоны, нежные ростки. Начало нового цикла. Эмма прошла к своим оранжереям, с удовольствием послонялась по ним. Семена, посаженные ею зимой, уже взошли, и очень дружно. Пожалуй, пора их закаливать, приучать к открытому грунту.
Эмма сделала круг по саду, остановилась наполнить птичьи кормушки — обязанность, которую она делила с Мак. Когда Эмма вернулась домой, заметно посвежело. А когда солнце зайдет, станет совсем прохладно.
Она зашла на кухню и вдруг, совершенно спонтанно, вытащила кастрюльку и стала крошить, строгать, толочь, заливать, а когда суп закипел на медленном огне, вернулась к компьютеру закончить свои заказы.
Час спустя она снова спустилась на кухню, помешала суп и, услышав шум мотора, выглянула в окно. Удивленная, довольная, она поспешила к двери встречать Джека.
— Привет.
— Я умудрился быстро закруглить совещание. А поскольку снова забыл здесь свою куртку, решил заглянуть по дороге. Ты стряпаешь?
— Я погуляла, стало холодать, и у меня появилось желание сварить суп. Если соблазнишься, тебе хватит.
— Вообще-то я… сегодня вечером матч, и я…
— У меня есть телевизор. — Эмма подошла к нему, с загадочной улыбкой поправила ему галстук. — Я люблю смотреть трансляции матчей.
— Неужели?
Она слегка дернула галстук.
— Ты можешь попробовать суп. Если не понравится, я отдам твою куртку, и ты посмотришь свой матч дома.
Эмма ушла на кухню и принялась снова мешать суп. Когда Джек последовал за ней, оглянулась через плечо.
— Наклонись, открой рот.
Джек подчинился, и Эмма сунула ложку ему в рот.
— Вкусно, — удивился он. — Очень вкусно. Почему я не знал, что ты умеешь варить такой вкусный суп?
— Ты никогда не заглядывал за своей курткой после ловко закругленного совещания. Хочешь остаться на ужин?