— Я сейчас проверю, — пробормотал Томас. Через
десять минут он изумленно произнес:
— Кажется, здесь ничего не изменилось. По-моему, у нас
на хвосте КГБ.
— Давай в посольство, — решил Тернер, — мне
нужно позвонить.
Они приехали к зданию американского посольства.
Тернер прошел в кабинет атташе по вопросам культуры и,
позвав следовавшего за ним Томаса, попросил:
— Позвони в эту семью молодых Костандиновых и спроси,
когда их позвали на эту вечеринку.
Томас, ничего не понимая, набрал номер и спросил. Потом
положил трубку.
— Может, ты мне объяснишь, что происходит? —
спросил Томас.
— Что тебе сказали?
— Их пригласили вчера вечером. Их знакомый даже заехал
за ними на своем автомобиле.
— Все правильно, — вздохнул Тернер, — мы с
тобой дураки.
— Почему?
— КГБ знал, куда мы поедем. Пока мы обедали вчера у
того старика, они установили в нашем автомобиле свои «жучки». А вечером они
опередили нас и вывезли всю семью за город, чтобы незаметно вытащить все
фотографии.
— Господи, — даже испугался Томас, — ты
представляешь, как они действуют? Это же нужно было успеть за такое короткое
время! Просто здорово работают!
— Поэтому я сказал в автомобиле, что у меня есть
интересный ход.
Завтра тебе нужно будет незаметно сделать фотографию.
Сумеешь?
— Конечно. У меня есть фотоаппарат, спрятанный в
зажигалке. А почему ты спрашиваешь.
— Завтра я устрою им показательные выступления, —
пообещал Уильям. — Вспомни принцип дзюдо: «падая, схвати своего партнера,
оборачивая свое поражение в победу».
— Ничего не понимаю, — пожал плечами Томас. —
Нужно найти их «клопы» в нашем автомобиле.
— Не нужно, — успокоил его Тернер, — завтра
мы возьмем реванш.
Москва. 21 января 1991 года
Руководство Комитета государственной безопасности
располагалось в центре столицы, в знаменитом на весь мир здании Лубянки,
которое было символом несокрушимости Советского государства и его карательных
органов. Монументальное сооружение лучше всяких других олицетворяло мощь государственного
аппарата. ЦК КПСС занимал комплекс зданий, растянувшихся на несколько
кварталов; Кремль же, хотя и считался официальной резиденцией главы
государства, употреблялся в нарицательном смысле слова, как «Белый дом» или
«Елисейский дворец», тем не менее в сознании советских людей оставался красивой
картинкой, передаваемой во время парадов и разрешенных демонстраций,
традиционно проходящих первого мая и седьмого ноября. Здание КГБ, напротив,
хотя и построенное до революции и предназначенное для малоизвестного страхового
общества, стало тем самым строением, которое внушало ужас и одновременно
гордость за огромную державу, раскинувшуюся от Тихого океана до берегов
Балтики.
Но мало кто из советских людей знал, что руководство
советской разведки, ее штаб находятся не здесь, а в построенном в начале
семидесятых большом комплексе в Ясеневе. И если название «Лэнгли» было понятно
и принято во всем мире как синоним слова ЦРУ, то название «Ясенево» так и не
было произнесено ни разу в Советском Союзе ни в печати, ни по телевидению. Но
именно здесь и размещалось все руководство Первого главного управления КГБ
СССР, или, говоря обычными словами, руководство советской разведки.
В этот день начальник ПГУ пригласил к себе людей, которые
должны были проводить операцию «Троя». Название операции было придумано
эрудированными сотрудниками генерала Леонова. Оно было связано с троянской
войной и даром, принесенным данайцами, который, как известно, оказался
троянским конем — внутри него находились греческие воины. Таким «троянским
конем» в период своего переезда в Германию должен был стать агент Юджин,
которого планировалось использовать для дальнейшего выяснения судьбы
Валентинова, так нелепо погибшего в Праге. Из Германии Юджин, как Одиссей,
должен был вернуться на родину после многолетнего отсутствия. Название операции
понравилось всем. В первую очередь руководителю советской разведки генералу
Шебаршину.
Кроме него в кабинете сидели трое офицеров, Справа находился
худой, подтянутый, строгий генерал Дроздов, один из легендарных руководителей
управления, возглавлявшего активные действия советской разведки за рубежом. Имя
и деятельность этого человека были тайной даже для многих сотрудников КГБ.
Напротив него сидел другой генерал, человек исключительно
интересной судьбы, сумевший фактически в одиночку оказать немаловажное влияние
на мировые процессы в начале шестидесятых годов. Тогда еще молодой офицер,
Леонов, специалист по проблемам Латинской Америки, был первым человеком в
советской разведке, кто сумел осознать и понять природу антиправительственных
выступлений молодых революционеров на Кубе. Фактически ни братья Кастро, ни Че
Гевара не были теми революционерами, которыми их сделала позже советская
печать. Во многом кубинская революция была радикальной формой свержения прогнившей
диктатуры Батисты, сделавшего из своей страны один большой публичный дом со
своими казино и барами для отдыхающих американцев. Кастровское движение тогда
носило отчетливо антифеодальный, антиклерикальный и во многом троцкистский,
леворадикальный характер. Фидель Кастро, вошедший во главе своей победоносной
армии в Гавану и совершивший революцию, не был ни коммунистом, ни даже
социалистом. Он был скорее ультрарадикалом со своей мешаниной взглядов
анархиста, троцкиста, эсера и антиклерикала.
Именно Леонов понял, как можно использовать победу молодых
революционеров. Именно он близко сошелся с братьями Кастро, став их негласным
советником. И именно с его подачи Фидель Кастро начал все увереннее говорить о
социалистических ценностях и окончательно перешел на сторону Советского Союза.
Теперь руководитель аналитического управления генерал Леонов
сидел за столом и смотрел на лежавший перед ним чистый лист бумаги. И, наконец,
рядом с Дроздовым сидел третий офицер, имя которого никогда не произносилось
даже в присутствии коллег. Для всех он был просто полковник Сапин. Под этой
фамилией в КГБ работал руководитель специальной группы инспекторов Комитета
государственной безопасности Георгий Александрович Костава. И если про Дроздова
и Леонова еще кое-что можно было узнать или услышать, и если про самого
генерала Шебаршина было даже известно, что свое боевое крещение он проходил в
соседнем Иране, то про Коставу не было известно никому и ничего. Просто потому,
что формально такого человека не существовало вообще. Вместо него в органах КГБ
работал полковник Григорий Сапин.
Теперь, слушая задание, Костава хмурился. Ему не нравилась
сама установка на вызов Юджина в Германию и его использование в качестве
проверяющего в сложной операции, связанной с гибелью Валентинова. Как опытный
профессионал он понимал продуманность шагов аналитиков и управления по работе с
нелегалами для поэтапного возвращения Юджина. Нужно было не просто вернуть
агента в Москву, но и разместить с максимальной выгодой его капиталы за
рубежом. Но сама мысль, что агент, проработавший столько лет за кордоном и
теперь находящийся на грани провала, должен принять участие еще в одной
операции, беспокоила его более всего.