– А Галина? – напомнил психотерапевт. – Изнасилование – не самая светлая идея.
Люба сжала кулаки:
– Она не моя! Геннадию в голову взбрела! И я его наказала.
Олегу Евгеньевичу вновь стало не по себе.
– Наказала?
Любаша кивнула:
– Разве можно оставить в покое человека, который так поступил с несчастной Галей? Я просила слегка ее побить, скорей, даже напугать, но никак не насиловать.
– М-м-м, – протянул Олег Евгеньевич, – и что же случилось с Васькиным?
Люба опустила глаза:
– Я ужасно расстроилась, когда поняла, как он поступил с Бутровой, но решила это забыть. И вроде все быльем поросло! А недавно отвратительный Васькин меня нашел, ей-богу, не понимаю как, и заявил невероятную глупость!
Доброва заломила руки:
– Ни одному человеку в голову такое не взбредет! Знаете, чего он хотел?
– Денег за молчание? – предположил Медов.
– Если бы! – подпрыгнула Люба. – Он сказал, что смертельно болен, физически страдает, не сегодня-завтра умрет, просил адрес Галины, хотел перед ней покаяться. Пришлось его избавить от мучений.
– Избавить от мучений, – повторил Медов. – Каким образом?
Любочка понизила голос:
– Мы в работе используем разные препараты, в том числе дихлофозол. Если принять его, то примерно через сутки скончаешься. Когда я приехала к Геннадию, у меня в сумке лежал порошок.
– Он там случайно оказался? – задал наводящий вопрос психотерапевт. – Ты его ненароком со стола в музее вместе с кошельком взяла и в сумку положила?
Люба выпрямилась:
– Вы меня знаете. Я вам никогда не лгала. Нет. Специально его прихватила. Васькин от цирроза погибал, его следовало избавить от мук.
– И больше никакой мотивации? – дожимал терапевт клиентку.
– Он мог по глупости найти Галину, поехать к ней, – говорила Доброва. – Разрушил бы весь мой мир. Это было не убийство, а самозащита. Попроси он денег, я бы его не тронула, но Геннадий решил поиграть в покаяние. Вот его дочь, Ольга, та с меня ежемесячно двести евро имеет.
– Ты платишь шантажистке? – ахнул Медов. – Вот ведь глупость! Надеюсь, ты не собираешься угостить и девушку ядом.
Любаша нахмурилась.
– Вы мой врач и знаете, что я на убийство не способна. Геннадию я помогла покинуть этот мир из гуманных соображений. Он грозился поехать к Галине, а Ольга просто хочет денег. Я пока справляюсь! Мне Алексей Николаевич нашел приработок, я помогаю одному старому профессору с монографией, пишу за него книгу. Получаю пятьсот евро в месяц за работу над рукописью, и еще мне причитается часть гонорара, когда она появится в продаже. Ивану я сказала, что получаю триста. Все тип-топ. В мою бухгалтерию он нос не засунет, Ваня с компьютером не в ладах. Если от мужа что спрятать надо, лучше всего в электронном виде секрет хранить.
– Но дневники ты ведешь от руки, – пробормотал врач.
– Конечно, – не стала спорить Люба, – мне так удобнее. Записи для души, я вывожу буквы на бумаге и ощущаю невероятный подъем. С компом ничего подобного не получится. Он для работы. Тетради – моя радость, и сейчас я пришла из-за них.
– Рассказывай, – велел Медов и получил новую порцию сведений.
Любочка дружила с Галей, частенько заглядывала к ней в дом, пила чай, ела фирменные блинчики хозяйки, но в ее душе бушевала ненависть. Супруга Бутрова лишила Любочку счастья находиться рядом с Алексеем Николаевичем на правах законной жены.
На этой фазе нашей беседы Олег Евгеньевич закашлялся, справился с приступом и продолжал:
– Мне очень сложно объяснить вам, не специалисту, как работала психика Любаши. Понимаете, она не убийца!
– Интересное заключение, – не выдержала я.
Медов горько вздохнул:
– Вот поэтому я и говорю, непросто иметь дело с дилетантом. В общепринятом понимании Люба преступница. Она отравила Геннадия.
– Но сначала наняла его, чтобы он избил жену любовника, – напомнила я.
Олег Евгеньевич потер руки:
– Я веду речь не о драках и изнасиловании, которое произошло помимо воли Любаши, а про насильственное лишение жизни. Моя пациентка считает свои действия защитой! Обратите внимание, она не тронула Ольгу, вот это было бы в ее понимании убийством. Я ясно выражаюсь?
– Более чем, – протянула я.
Терапевт приободрился:
– К Галине у Любы было особое отношение. С одной стороны, ненависть, с другой – зависть, с третьей…
– За глаза хватит первых двух, – хмыкнула я.
– Надо всегда выслушать человека до конца, – недовольно пробурчал Олег Евгеньевич, – не обрывая его рассказа. С третьей – она не могла причинить Гале вред, потому что всю жизнь любила Алексея Николаевича, а тот, несмотря на давний роман с Добровой, обожал супругу. Люба чувствовала свою вину перед Бутровым: у него так и не родились дети.
– Вы всерьез? – изумилась я. – Она же сама подстроила нападение Васькина.
– Люди меняются, – зачастил Олег Евгеньевич, – у них появляются другие мысли. Став матерью, Любаша поняла, какое это счастье.
– Ну-ну, – снова не удержалась я.
Медов встал.
– Любовь не могла убить Галину. Вся ее агрессия вылилась, как обычно, в дневник. Туда же попало и недовольство аспиранткой Майей Матвиенко, которая приставала к Бутрову, и раздражение на глупого шутника Владимира Каминского.
Я навострила уши, а терапевт продолжал рассказ.
Когда Алексей Николаевич объявил сотрудникам о летних раскопках, Люба вдохновилась на создание очередной истории. Весь долгий январь и февраль она буйно фантазировала, и в результате в дневнике появились записи о том, как к археологам, раскинувшим лагерь, явился местный колдун, старик, который пообещал ученым и членам их семей смерть. Дед назвал даты, когда погибнут люди, и исчез. Его карканье сбылось – сначала скончалась от «желудочной волчицы» Бутрова.
Впрочем, не стоит повторять историю, вы ее великолепно знаете. Тут следует уточнить: писанина Любы – не совсем дневник, как правило, человек делает заметки о прошедших событиях. Люба поступала иначе. Она являлась в некотором роде литератором, вдохновлялась идеей и начинала работу. Ставила на странице число, например десятое мая. Но это не означает, что она накропала текст именно в этот день. Любочка состряпала «рассказ» в феврале, но по ее замыслу события десятого мая разворачиваются именно так. Фантастический роман, триллер, детектив, в некотором роде художественное произведение. Что увидит человек, не знакомый с кривым душевным миром Любы? Он прочитает: «Пятое июня. Разбили лагерь. Восьмое июня. Пришел местный житель, ужасный дед, он сделал предсказание». Ну и так далее. Перед самым отъездом в экспедицию Любаша завершила «роман». Его действие заканчивалось в марте будущего года смертью Каминского.