Штерн горделиво осмотрелся по сторонам и просиял счастливой
улыбкой, когда увидел, что Кассандра с почтением разглядывает резной потолок в
стиле рококо.
– Здесь просто чудесно, Дольф.
Она казалась притихшей, и он протянул ей руку.
– Пойдемте, я покажу вам весь дом.
В остальных комнатах было так же красиво, как в мраморном
холле: высокие лепные потолки, наборный паркет, хрустальные канделябры, высокие
узкие окна, откуда открывался вид на цветущий сад. На первом этаже находились
большая гостиная и кабинет. На втором – кухня, столовая и комната для прислуги,
где Дольф хранил велосипед и три пары лыж. Еще выше располагались две просторные
спальни, выходившие окнами на парк и замок. В каждой из спален имелся
прелестный балкон, а в углу одной из них Кассандра заметила винтовую лестницу,
которая явно вела в мансарду.
– А что там, наверху? – с любопытством спросила гостья.
Дом и в самом деле был чудо как хорош – Дольф гордился им по
праву.
Хозяин лукаво улыбнулся, читая в ее взоре восхищение и
одобрение.
– Там находится моя башня из слоновой кости. Место, где я
пишу.
– А я думала, что вы работаете внизу, в кабинете.
– Нет, там я принимаю близких друзей. Понимаете, гостиная,
на мой вкус, слишком уж шикарна – я ее побаиваюсь. А работаю я вон там. –
Он показал пальцем в потолок.
– Можно мне посмотреть?
– Конечно. Только не утоните в море бумажек.
Однако наверху царил образцовый порядок. Маленькая комната
идеальных пропорций имела круговой обзор – окна выходили на четыре стороны. Все
стены были заставлены книжными полками, в углу примостился уютный камин.
Комната была само очарование, и Кассандра с восхищенным вздохом опустилась в
красное кожаное кресло.
– Здесь у вас просто чудесно, – мечтательно произнесла
Кассандра, глядя на замок.
– Да, именно поэтому я и купил этот дом. Особенно хороши
башня из слоновой кости и панорама.
– Вы правы, хотя остальные комнаты тоже прелестны.
Кассандра расположилась в кресле очень уютно, подогнув
ноги, – никогда еще Дольф не видел на ее лице такого умиротворения.
– Знаете, Дольф, у меня такое чувство, будто я наконец
оказалась у себя дома. Нет, правда, мне кажется, что я ждала этого момента всю
жизнь.
Она смотрела прямо ему в лицо, не отводя глаз.
– А может быть, все наоборот, – прошептал он. –
Возможно, этот дом дожидался вашего прихода… И я тоже.
Штерн тут же ужаснулся собственной дерзости – он сам не
знал, как у него вырвались эти слова. Но в глазах Кассандры не было гнева.
– Извините, я не хотел… – пробормотал он.
– Ничего, Дольф. Все в порядке.
Она протянула ему руку, крупный бриллиант на перстне
ослепительно вспыхнул. Дольф нежно взял ее за руку и, стараясь ни о чем не
думать, притянул молодую женщину к себе. Целую вечность он смотрел ей в глаза,
а потом они слились в поцелуе – под ясным весенним небом, защищенные стенами
его волшебной башни. Кассандра приникла к его губам жадно и страстно. Дольф
вспыхнул пламенем, забыл обо всем на свете, и долгий этот миг, казалось,
продолжался бесконечно.
– Кассандра… – В его взгляде читались мука и наслаждение.
Она встала и отвернулась, глядя вниз, на аллеи парка.
– Только не нужно говорить, что вы сожалеете о
случившемся, – едва слышно произнесла она. – Я этого не вынесу… – Кассандра
порывисто обернулась, и Дольф увидел, что ее лицо тоже искажено
страданием. – Я так давно этого хотела.
– Но…
Он сам ненавидел себя за нерешительность, однако обязан был
произнести это вслух – ради нее.
Но молодая женщина жестом велела ему замолчать.
– Не нужно, я и так все понимаю. Кассандре фон Готхард не
пристало говорить вслух такие вещи, верно? – Ее взгляд стал
жестким. – Вы совершенно правы, мне следовало бы вести себя иначе. Но я
очень этого хотела. О Господи, вы даже не представляете себе, до какой степени!
И поняла я это только сейчас. В жизни не испытывала ничего подобного. До этой
минуты я всегда жила по правилам. И что в результате? У меня ничего нет, я
ничего собой не представляю, мое существование – сплошная пустота. – Ее
взор затуманился слезами. – Ты мне нужен для того, чтобы заполнить брешь
моей души. – Кассандра отвернулась и пробормотала: – Прости меня, прости…
Дольф обнял ее сзади за талию.
– Не смей говорить, что ты ничего собой не представляешь.
Для меня ты все. Последние месяцы я живу только одним – хочу узнать тебя как
можно лучше, хочу быть с тобой, хочу отдать тебе все, чем обладаю, хочу
разделить твою жизнь. Единственное, на что я не согласен, – это причинить
тебе зло. Я боюсь, что, затянув тебя в свой мир, загублю тебе жизнь. У меня нет
на это права. Я не должен заманивать тебя туда, где ты не можешь быть
счастлива.
– Не могу быть счастлива? Здесь? – недоверчиво
переспросила она. – Неужели ты правда думаешь, что с тобой я могу быть
несчастлива – хотя бы на миг?
– В том-то и дело, Кассандра. Сколько времени может
продолжаться наше счастье – час, два, день?
Его лицо омрачилось.
– Этого более чем достаточно. Даже один миг такого
блаженства стоит больше, чем вся моя жизнь. – Ее губы чуть дрогнули, она
опустила голову. – Я люблю тебя, Дольф… Люблю…
Его поцелуй не дал ей договорить, и они медленно стали
спускаться вниз по лестнице. Там, в спальне, Дольф повел Кассандру к постели и
бережно снял с нее всю одежду – сначала серое платье тончайшего шелка, затем
бледно-бежевую комбинацию, кружевное нижнее белье, – и его пальцы
коснулись бархата ее обнаженной кожи. Они провели в кровати долгие часы,
невозможно было разобрать, где проходит граница между их телами и их сердцами.
С тех пор прошло ровно четыре месяца. Любовь преобразила
обоих. Глаза Кассандры наполнились жизнью и огнем. Она стала веселой и
шаловливой; больше всего она любила, сидя по-турецки на гигантской постели,
рассказывать ему потешные истории из своей повседневной жизни.
Изменился и Дольф Штерн. Его перо обрело новый стиль, новую
глубину. В душе писателя забил неиссякаемый источник творческой фантазии. И
ему, и ей казалось, что в мире еще не бывало столь поразительной близости
одного человеческого существа другому. Каждый из них привнес в любовь свое: он
– честолюбивое стремление к успеху и волю к победе, она – свободолюбие и
ненависть к золоченым путам.
Они и теперь иногда гуляли в парке, но гораздо реже. Дольф
заметил, что вне пределов его дома Кассандра грустнела, утрачивала веселость.
Слишком много вокруг было детей, нянек, влюбленных парочек, а Кассандра
предпочла бы оставаться с ним наедине, вдали от всех. Она не хотела, чтобы
окружающее напоминало ей о существовании внешнего мира, в котором у нее и
Дольфа не было ничего общего.