Дырка для ордена - читать онлайн книгу. Автор: Василий Звягинцев cтр.№ 114

Было уже совсем светло, но солнца не видно.

Начиная от Ставрополя небо затянули тучи, сплошные и низкие, поблескивающие, как свинец на срезе, горизонт скрывала плотная дымка, сквозь которую едва различались даже Змейка и Машук, не говоря о более отдаленных горах. И воздух был душный и неподвижный. Все это могло предвещать сильнейший ливень с грозой, а могло и нет. Пригреет солнце, и тучи рассеются. Сергей хорошо знал здешнюю неустойчивую, трудно предсказуемую погоду.

Он выжал сцепление, и «Мерседес» покатился вниз, набирая скорость.

— Вон впереди аул Канглы, — сообщил Тарханов тоном экскурсовода. — Говорят, сколько печных труб на доме, столько у хозяина жен…

— Я тоже это слышал, — усмехнулся Розенцвейг.

Вот ехали с человеком целые сутки, много разговаривали, и Сергей даже не подозревал, что майор бывал в этих местах. Или просто вызубрил наизусть карту и соответствующую краеведческую литературу, чтобы ориентироваться в местах, куда забросила его судьба.

Вообще загадочный человек. Русским владеет, словно с рождения думает на нем, и непонятно, израильский ли он разведчик, специализирующийся на русских делах, или совсем наоборот. И в чьих интересах он занимается проблемой «Гнева Аллаха»?

Впрочем, какая разница? Полковника Неверова такие вещи могли бы интересовать, а капитану Тарханову было не до того. Он возвращался в родные места после долгого отсутствия и смотрел по сторонам с тем обостренным интересом, который всегда появляется у нас, когда мы встречаемся с чем-то дорогим, давно не виденным, будь то человек, город или просто памятное место. Кроме интереса к изменениям, происшедшим за время разлуки, потоком наплывают воспоминания, ассоциации, и часто незаметный посторонним штрих, запах или жест рождают столько чувств, томительно-грустных по преимуществу…

Машина, как в зеленом тоннеле, шла между двух рядов тополей-белолисток, заметно подросших и заматеревших. Сергей узнавал их и вспоминал, что должно сейчас открыться за этим поворотом и за следующим… Сколько раз пролетал здесь на мотоцикле, в гости к подружке, студентке испанского факультета Пятигорского иняза.

В эту сторону — как сейчас, ранним субботним утром, обратно — глубокой ночью, чтобы успеть к утренней поверке в понедельник.

Вот заправочная станция на краю поселка Иноземцево, где он обычно заливал бензином маленький бак «Паннонии», которого едва хватало на дорогу в один конец, вот поворот к озеру, куда он возил Татьяну купаться.

«И все как прежде, и все как вновь…» — пришла на память строчка из собственного, вроде бы прочно забытого стихотворения, он произнес ее вслух, пробуя на вкус.

— Что?

— Ничего, это я так…

Будто бы этот эффект заранее планировался, как только машина выскочила на верхнюю точку подъема, у массивных каменных колонн, обозначающих начало дороги к месту дуэли Лермонтова, и внизу открылась панорама города, в разрыве туч появился яркий солнечный диск.

Отчетливо видимый косой луч упал на вершину Машука, все: кроны деревьев, крыши домов, даже полоса асфальта — окрасилось на миг в золотисто-алые тона. И тут же края туч снова сомкнулись, по контрасту стало почти темно, порыв ветра принес первый дождевой заряд.

Пришлось поднимать тент. Хорошо что автоматика успела это сделать за считанные секунды, потому что ливень совершенно тропического типа обрушился из разверзшихся хлябей небесных. «Дворники» едва справлялись с заливающей стекло водой.

— Хорошая примета…

— Что? — не понял Розенцвейг.

— Дождь в дороге. А если как раз на въезде в город, значит, наше предприятие будет удачным. Даже у Конфуция в «Книге перемен» сказано: «Если выступаешь в дождь, будет счастье». Триграмма «Куй».

Розенцвейг посмотрел на него с искренним интересом.

— Вы и Конфуция знаете?

— Чего только от скуки читать не приходилось в дальних гарнизонах.

— Прошу прощения, но придется сделать маленькое уточнение. Триграмма «Куй» имеет подзаголовок. «В незначительных делах — счастье».

— Значит, намечаемое нами дело и в самом деле незначительное, — пожал плечами Тарханов.

— Это — кому как…

Машина, как торпедный катер, вздымая веера брызг из-под передних колес, катилась вниз. Да, кое-что изменилось, отмечал Тарханов. Новые кварталы домов вплотную придвинулись к склонам Машука, справа город почти сомкнулся с Лермонтовским разъездом, но все это было не то.

Для Сергея Пятигорск не увеличился в размерах. В принципе, давно знакомые города, как бы они ни разрастались в ширину, не становятся больше. Потому что то новое, что прибавляется, никогда не сливается со старым, не продолжает органически прежнее, исконное.

А так, ну, появилось большее количество домов и кварталов, удлинились на пять-шесть остановок автобусные и трамвайные линии, но город ведь остался в тех самых границах и в той же сущности, которая была в первый день знакомства.

В лучшем случае, это его не испортило. В худшем — все видели, к чему приводит бессмысленное буйство любителей типовой застройки.

Ливень кончился так же внезапно, как и начался. Похоже, его обрезало как раз у эстакады, отделяющей новый город от старого. Чтобы сделать приятное именно ему, ностальгирующему поклоннику узких, взбегающих и спускающихся по горкам и балочкам улиц, двухэтажных домов из кремового песчаника, булыжных мостовых и укрытых от мирской суеты глухих двориков, заплетенных вьюнком и диким виноградом.

Дождевой заряд пролетел, и вновь опустился на город туман, заглушил звуки, смазал перспективы. И совсем нет на улицах людей.

Сначала Сергей этому удивился, а потом только сообразил, что сегодня ведь воскресенье и всего восемь утра. Откуда же люди?

И все равно, так это хорошо совпало, словно по специальному заказу.

Несколько раз, подчиняясь дорожным знакам, Тарханов сворачивал в узкие поперечные улицы, поскольку выезд на Курортный проспект был наглухо перекрыт для любого транспорта.

И, наконец, спустившись по очень крутой и узкой, мощенной гранитными брусками улице Машукской, подъехал к цели, к гостинице «Бристоль», старинной, постройки еще конца позапрошлого века, с невероятной высоты потолками, бесконечными коридорами, широкими пологими лестницами.

Парадные двери отеля, пристойные размерами и материалом средневековому замку, выходили прямо в Цветник, где по вечерам играли на летней эстраде духовые оркестры, так же как в позапрошлом веке.

Они вошли в холл, тоже пустой, вымощенный выщербленной мозаичной плиткой, которую не меняли именно для соблюдения исторического антуража.

Слева от лестницы — зарешеченная шахта лифта, чья обширная кабина вмещает до десяти человек.

Справа — стойка портье, сонной девушки, чье лицо показалось Тарханову смутно знакомым. Может быть, он уже встречал ее здесь или просто на улицах города. Правда, тогда ей было лет пятнадцать максимум. Или просто она похожа вообще на всех пятигорских девушек?