Разведка боем - читать онлайн книгу. Автор: Василий Звягинцев cтр.№ 41

Взяв себя в руки, Ленин обратился к Троцкому тоном ниже и почти дружелюбно:

– А вот скажите, Лев Давыдович, в этой белогвардейской мерзости есть хоть доля правды?

– Все правда, Владимир Ильич. Наш Южный фронт действительно сейчас не в силах разгромить Врангеля. Хуже того, сейчас это не армия, а сброд, деморализованный непрерывными, а главное – непонятными успехами противника. В самом лучшем случае можно надеяться до зимы удержать нынешние позиции. Тем более, что товарищи Сталин, Буденный и Тухачевский сделали все, чтобы оставить нас без резервов. Революционизация европейского пролетариата дело, безусловно, архиважное, но на позиции мы его пока послать не можем. Нам нечего перебросить под Курск. Разве что…Снять войска из Сибири и Туркестана, развернуть Кавказский фронт на север, попытаться нанести фланговый удар от Ростова к Перекопу. Но тогда придется надолго отказаться от надежды завершить войну даже и в будущем году. Или… Смириться с тем, что граница РСФСР надолго останется на линии Урала и предгорий Кавказа.

– Пусть! Пусть так! Разгромить Врангеля – вот сегодня дело архиважнейшее! Вы обязаны устранить опасность для Москвы, для самого существования Советской власти. Вы обязаны это сделать любой ценой! Мы пошли на подобный шаг в Бресте, можем, если надо, и сейчас. А подумать об остальном у нас еще будет время. История работает на нас. А если…Если не удержим Москву, вот тогда! Нам придется бежать в Самару или Екатеринбург… – Произнеся последнее слово, он вдруг замер с полуоткрытым ртом, лицо его конвульсивно дернулось. Ленин закрыл глаза и сильно надавил на них пальцами. Опомнился, вскинул голову и закричал фальцетом: – Немедленно развернуть самую бешеную подготовку к наступлению! Мобилизуйте всех, абсолютно всех, способных носить оружие. У нас в Красной армии четыре миллиона человек, а вы не можете разбить этих мерзавцев, которых едва сто тысяч! Позор!

– Воюют не числом, а умением, – буркнул себе в длиннейшие усы Каменев. – Если снова дать покомандовать Тухачевскому, нам и пяти миллионов не хватит. Очень бы сейчас пригодились дивизии, которые он интернировал в Германии.

И Ленин опять его услышал обостренным до крайности слухом.

– Вздор! Товарищ Тухачевский – один из лучших наших полководцев. Абсолютно преданный делу мировой революции, не то что ваши спецы, которые делают все, чтобы мы проиграли. Перебрасывайте боеспособные части откуда угодно, плевать на дашнаков, на мусаватистов, на этих… грузинских меньшевиков и прочую сволочь! Пусть живут, пока их не сметет собственный пролетариат.

В заднем ряду кто-то сдержанно хихикнул, очевидно – товарищ, знакомый с настроениями тамошнего «пролетариата».

– Отзовите Фрунзе, – продолжал свои стратегические импровизации Ленин. – Бухарский эмир – не та фигура, чтобы держать против него нашего лучшего военачальника. А военспецов расстреливать без пощады, при малейшем подозрении, и с широким распубликованием в печати. Расстреливать чем больше, тем лучше. И выйдет лучше меньше, да лучше…

Он переждал вызванные каламбуром смешки, довольно редкие, впрочем, потому что по понятным причинам товарищи не могли оценить всей тонкости шутки вождя, предвосхитившего сейчас один из пунктов своего политического завещания.

– Но и Дальний Восток мы тоже обязаны сохранить. Ни одного бойца не снимать с Амурского фронта. Да вот еще – необходимо немедленно созвать десятый съезд партии. Срок – неделя. И потом всех делегатов – тоже на фронт. Комиссарами и политбойцами! Чтобы личным примером. Надеюсь, ко дню открытия съезда вам уже будет чем порадовать товарищей и партию, Лев Давидович…

К сожалению, Новиков не знал, что сейчас происходило за Кремлевскими стенами, он как раз в это время, простившись с Шульгиным, стоял напротив «Метрополя» (в описываемый период – 2-й Дом Советов) и изучал длиннейший лозунг на выцветшем кумаче, натянутом поверх врубелевской «Принцессы Грезы»: «В мире есть только одно знамя, под которым стоит сражаться и умирать. Это Знамя III Интернационала! (Л. Троцкий)».

– Ну-ну, – сказал он с легкой иронией и, забывшись, вместо махорочной самокрутки прикурил от латунного патрона-зажигалки «Кэмел». Не в тот карман руку сунул. Но заметить этот анахронизм было некому. Впрочем, в Москве двадцатого года курили и не такое.

…В самом центре города, между Солянкой и Покровским бульваром, располагался знаменитый, прославленный в литературе и устном народном творчестве Хитров рынок. Не просто рынок как место торговли продовольственными и иными товарами, а гигантский общегородской притон, неприступная крепость уголовного мира, где с удобствами, соответствующими рангу, устроены все – от аристократии, вроде налетчиков, медвежатников и иных классных специалистов, до последней шпаны и рвани. Десятки трактиров, ночлежек, подпольных борделей и опиекурилен еще с середины прошлого века располагались в лачугах и огромных доходных домах, самые знаменитые и самые страшные из которых имели собственные имена – «Утюг» и «Сухой овраг».

По словам поручика Рудникова, в царское время полиция там предпочитала не появляться. И жили хитрованцы в свое удовольствие. За годы мировой войны и революции Хитровка как бы пришла в упадок – закрылись трактиры, угасла частная торговля. Большевики разом ограбили тех, кого хитровские аборигены десятилетиями стригли, как рачительный овцевод свое стадо. Но зато никогда в ее разрушающихся бастионах не собиралось такое мощное и беспощадное воинство – кадровые уголовники, дезертиры из царской и Красной армий, новые люмпены из бывших и такая мразь, которой даже в новых совструктурах и прочих комбедах не нашлось места.

Да и милиция в первые три года советской власти, кроме отдельных, по наводке надежных агентов, операций, никаких целенаправленных действий против Хитровки не предпринимала. Ни сил, ни, похоже, желания у нее для радикального решения вопроса не было.

Тем более что в отличие от дворян и интеллигентов, уголовники были официально объявлены «социально близкими», сиречь – почти союзниками.

И человек, которому вдруг потребовалось бы бесследно затеряться в столице, всегда имел такую возможность. Если он, конечно, не боялся при этом сгинуть навеки в зловонных лабиринтах. Здесь, правда, имело значение и то, на какое место в новой жизни он рассчитывал. Щель под нарами или угол сырого подвала голому и босому находились всегда и практически даром. А за право жить в тепле, есть сытно и пить пьяно принято было платить…

В десятом часу, когда пасмурный день сменился туманным, промозглым вечером, а на столицу первого в мире государства рабочих и крестьян опустилась глухая тьма, лишь кое-где пробиваемая мерцанием редких уличных фонарей и красноватым светом керосиновых ламп и свечей за грязными стеклами окон, четыре понурые фигуры брели от Политехнического музея через слякотную площадь.

Сторожко озираясь, они направлялись к шестиэтажному, действительно напоминающему утюг своим заостренным торцом домине.

Обойдя его справа, углубились в щель между рядом зловещих, зияющих пустыми оконными проемами корпусов, темных и безмолвных, от которых на много сажен тянуло мерзким смрадом. В кулаке идущего впереди на короткий миг блеснул луч карманного фонаря.