Они взяли щенка из корзинки, и на руках у Лайама тот
моментально ожил. Саша стояла и смотрела, как собачка лижет его в лицо. Щенок
был черный с крошечным белым пятнышком на голове. Лапы черные, с белыми
«носочками». Лайам радостно сказал, что в детстве у него тоже был
кокер-спаниель.
– Может, сам его и купишь? И домой отвезешь? –
предложила Саша. Лайам определенно был очарован щенком и вернул его с большой
неохотой. Малыш жалобно заскулил, а когда они стали выходить из магазина,
тихонько тявкнул им вслед. Лайам обернулся и бросил грустный взгляд на щенка.
– В Англию я его взять не могу, – он, словно
извиняясь. – У этих англичан все очень сложно. Они, правда, немного смягчили
карантинные порядки, но все равно там столько требуется бумаг – все ноги
стопчешь. К тому же, – добавил он с озорной улыбкой, – я слишком
безответственный, чтобы иметь собаку. Когда я работаю, обо всем забываю. Прежде
чем завести собаку, мне надо снова жениться.
– Вот так признание! – ахнула Саша. Ее опасения
подтверждались, но они ее больше не пугали. Это была просто констатация факта.
Он был очаровательный, но безответственный мальчишка. И знал это, как, впрочем,
и она.
Ближе к вечеру Саша отвезла Лайама в аэропорт. Прежде чем
выйти из машины, он долго молча смотрел на нее.
– Я прекрасно провел с тобой выходные, – наконец
тихо проговорил он. Любовью они не занимались. Никаких безумств не совершали.
Просто были вместе, гуляли, разговаривали, ели мороженое, делились
воспоминаниями, сидели в кафе. Именно этого ей так не хватало. И все это
разительно отличалось от всего, что у нее когда-то было в жизни. Они с Артуром
вели абсолютно взрослую серьезную жизнь, жизнь ответственных друг за друга
людей, занимающихся делом. С Лайамом она чувствовала себя и моложе, и
раскованней. Это был наполовину мужчина, наполовину мальчик, если бы она
позволила – то и любовник, а временами он пробуждал в ней материнские чувства.
– Мне тоже было хорошо, – она в ответ. –
Спасибо за сюрприз. Если бы ты сначала позвонил и спросил разрешения прилететь,
я бы запретила тебе это делать.
– Именно поэтому я и не стал спрашивать, –
проговорил Лайам, нагнулся к ней и поцеловал. Саша была признательна Лайаму за
его выдержку. Но сейчас, когда он ее целовал, в ней вдруг ожило все, что она
почувствовала к нему в Лондоне. Если бы Лайам поцеловал ее так чуть раньше, она
не смогла бы устоять. А уж он – и подавно. Они долго сидели обнявшись, и
целовались, а потом, отстранившись, так же долго смотрели друг на друга. Саша в
глубине души жалела, что они расстаются, но иначе и быть не могло. На этот раз
ей не за что было его укорять. – Я хочу снова приехать к тебе, –
сказал он. – Ты мне позволишь, Саша?
– Посмотрим. Мне надо подумать. Кто знает, не будет ли
это называться «искушать судьбу»? И не будем ли мы себя обманывать, надеясь,
что не переступим черту? Должна признаться, против тебя трудно устоять. –
Лайам поцеловал ее опять и лишь подтвердил ее слова. Сашу пронзило нахлынувшее
желание. Ей сейчас хотелось одного: немедленно отвезти Лайама обратно – к себе
домой. Но она сдержалась. Этого делать нельзя! Саша первой вышла из машины и
рассмеялась, видя, как он неловко перебирает ногами, чтобы выбраться.
– Господи, ты же владеешь такой галереей! Может, с моих
комиссионных наконец купишь себе приличную машину? Так недолго и позвоночник
повредить. Может, тебе аванс выплатить?
Лайам наконец ступил на тротуар и потянулся. На нем опять
были его ковбойские сапоги, джинсы, ирландский свитер крупной вязки и
бейсболка, подаренная сыном. Высокий, мужественный и вызывающе молодой. Все в
нем ей нравилось, а больше всего – это мальчишество, которого она одновременно
так боялась.
Они направились к зданию аэропорта, нашли нужную стойку.
Саша в молчании проводила его на посадку. В эти минуты Саша страстно желала,
чтобы он никуда не улетел, а остался. И одновременно – так же сильно – она
хотела, чтобы он улетел и больше никогда не возвращался. И оба этих желания с
одинаковой силой боролись в ней, не уступая одно другому.
– Я буду скучать, – тихо проговорил он.
– Я тоже. – Она говорила искренне. Она всегда была
с ним честна.
Лайам снова поцеловал ее, долго и жадно.
– Иди… опоздаешь… – прошептала она совершенно
обессиленная. Лайам побежал, обернулся в последний раз, улыбнулся, помахал и
вошел в автобус. На борт самолета Лайам поднялся последним.
Лайам занял свое место, погруженный в мысли о Саше. Какая
она разная – резкая и нежная, беззащитная и сильная. Серьезная и печальная,
когда говорит о родителях или о покойном муже. А то вдруг смешливая и озорная,
совсем как девчонка, когда заходит речь о ее художниках, о детях, о ее взглядах
на жизнь. Сашины требования к жизни были просты и непритязательны. Сложности
начинались там, где дело касалось ее строгих принципов поведения в обществе и
впечатления, какое она хотела оставить у окружающих. То она неприступная дама и
чопорная леди, а в следующий миг уже капризная и легкомысленная. От Ксавье он
знал, что она прекрасная мать, ?? сам уже убедился, что и прекрасный друг тоже.
Ответственная, порядочная, талантливая, блестящий специалист в своей области –
и в то же время маленькая одинокая женщина, нуждающаяся в любви и заботе. И как
бы она ни вознамерилась с ним бороться, Лайам хотел стать тем, кто даст ей эту
заботу и любовь. Сколько бы времени на это ни ушло!
Глава 7
На другое утро в своем кабинете Саша была тиха и задумчива.
Она долго сидела за столом, смотрела на бумаги, разложенные перед ней, и словно
их не видела. Она думала о Лайаме, о том, какие это были счастливые выходные и
одновременно о том, как глупо было вообще позволять себе быть с ним. Она ни на
миг не сомневалась, что, если так и дальше будет продолжаться, кому-то придется
испытать новые страдания. И скорее всего – ей. А может, и ему. Но она рисковала
больше.
Саша в задумчивости смотрела в окно, когда вошла Эжени.
– Саша, – неуверенно начала она, – тебе
посылка. Не знаю, как с ней поступить.
«Скорее всего, это картины от кого-то из художников», –
решила Саша. Те из них, кто жил в Европе, всегда присылали свои работы в Париж,
а отсюда она уже отправляла их в Нью-Йорк, если выставлять предстояло там.
– Положи туда же, где все работы, присланные на прошлой
неделе, – рассеянно проговорила Саша. – Первого февраля все отправим
в Нью-Йорк. Только сверь со списком, вдруг это что-то для местной экспозиции.
– Мне кажется, отправлять в Нью-Йорк ее точно не
стоит, – смутилась Эжени. Иногда Саша ее пугала, особенно в последнее
время. А как она отнесется к этой посылке, вообще трудно было сказать.
– Ради бога, Эжени, оставь эту таинственность! Что в
посылке?
– Принести?
– Если она не распакована, то не надо. Я не хочу
превращать свой кабинет в подсобку. Сначала вскрой упаковку в экспедиции. Я
потом посмотрю. – Эжени продолжала стоять со смущенным видом. Саша
начинала не на шутку сердиться. – Хорошо, неси. Потом уборщицу
позовем. – Было видно, что секретарша считает необходимым вручить посылку
Саше в руки, и та уже начинала подозревать подвох.