— Возможно, в конце концов мне так и придется
поступить, потому что ты не даешь мне работать.
— Ну хорошо, Лиз, хорошо. Только не сердись. Поговорим
в воскресенье.
Попрощавшись с матерью, Лиз повесила трубку и долго сидела
неподвижно, глядя в окно. Она думала о Джеке и о том, что сказала ей мать.
Убрать вещи Джека, отбросить прошлое, отсечь его одним ударом и попытаться
начать жизнь заново — все это она слышала уже не раз. В этом была своя логика,
но Лиз знала, что не сможет этого сделать. Она все еще испытывала слишком
сильную боль, а вид костюмов Джека, висящих в кладовой, дарил ей своеобразное
утешение. Порой она заходила туда, чтобы прикоснуться к рукаву его пиджака,
вдохнуть знакомый запах лосьона после бритья, и тогда ей начинало казаться, что
Джек вовсе не умер, что он все еще с нею, и вот, может быть, сейчас он войдет в
спальню и засмеется, как бывало… Единственное, на что она в конце концов
решилась, это спрятать подальше его бритвенные принадлежности и выбросить его
зубную щетку. Ей нравилось, что вещи Джека до сих пор находятся в стенном
шкафу. Вздохнув, Лиз решила, когда это начнет ее раздражать, тогда она и
подумает о том, что с ними делать. Пока же все должно было оставаться как есть.
— С вами все в порядке? — спросила Джин,
заглядывая в кабинет, и Лиз, слегка вздрогнув, с неловкой улыбкой повернулась к
ней.
— Да. Это все моя мама — у нее всегда находится для
меня какой-нибудь совет.
— Матери — они такие. — Джин с понимающим видом
кивнула. — Извините, если помешала, но я хотела напомнить, что после обеда
у нас назначено слушание дела Кемпински.
— Я помню, — улыбнулась Лиз, — хотя не могу
сказать, что жду этого заседания с нетерпением.
Работу Лиз до сих пор старалась строить так, как было при
Джеке. Она брала те дела, которые он бы одобрил и за которые готов был
сражаться. Используя те же критерии, к каким прибегал Джек, Лиз без колебаний
отказывалась от тех дел, от которых отказался бы он, так как по-прежнему
считала, что Джек был лучшим адвокатом, чем она сама. Ей казалось, что она не
вправе менять установленные им стандарты, но порой Лиз все же испытывала сомнения.
В семейном праве было слишком много такого, что было ей не по душе.
Большинство дел вообще представлялось ей незначительными.
Подумать только, взрослые люди не могут договориться, кому достанется гараж, а
кому — прадедушкина качалка. Кодекс чести адвоката вынуждал ее браться и за
такие дела, но ей частенько было трудно совладать с собой, когда она
сталкивалась с неприкрытой алчностью, ненавистью, желанием облить бывшего
супруга грязью, чтобы самому выглядеть невинным как младенец. Постоянно имея
дело с людьми, которые так и норовили нанести удар ниже пояса или побольнее
уязвить друг друга, Лиз часто чувствовала себя угнетенной, подавленной. Джин не
могла этого не замечать. Смерть Джека сильно изменила взгляды Лиз, заставила
пересмотреть свою систему ценностей, и теперь ей просто не хватало сил, чтобы
оставаться такой, как прежде, как бы она этого ни хотела. Разумеется, Лиз ни за
что бы в этом не призналась, но дело обстояло так, что иметь дело с разводами,
дележом имущества и прочими претензиями, которые порой предъявляли друг другу
мстительные супруги, ей было противно.
Но когда после обеда она вошла в зал судебных заседаний, ни
одна живая душа не догадалась бы, что Лиз ненавидит свою работу. Как обычно,
она была собранна, внимательна и вооружена всеми возможными фактами и
свидетельскими показаниями, какие только можно было собрать, чтобы до
последнего отстаивать интересы своей клиентки. И, как и в большинстве случаев,
дело было выиграно, хотя претензии миссис Кемпински к бывшему мужу самой Лиз
казались просто смехотворными. Как бы там ни было, по окончании слушаний судья
поблагодарил ее за блестящую подготовку дела и за то, что она сумела
убедительно доказать — выдвинутый противной стороной встречный иск не имеет под
собой никаких оснований.
Было почти пять часов, когда Лиз наконец вернулась в
контору. Ответив еще на несколько деловых звонков, она заторопилась, чтобы
вернуться домой хотя бы к половине шестого.
— Вы уже уходите? — спросила Джин, входя в ее
кабинет с новой кипой бумаг, которые только что прибыли со специальным
курьером. Это были документы, которые могли пригодиться Лиз в самое ближайшее
время для очередного дела о разводе и поступили от одного из самых уважаемых
детективных бюро Сан-Франциско.
— Мне нужно пораньше попасть домой, чтобы потренировать
Джеми. В этом году он снова собирается участвовать в Специальной олимпиаде для
детей-инвалидов.
— Это замечательно, миссис Сазерленд, — сказала
Джин. Ради Лиз она продолжала поддерживать все традиции и высокие стандарты,
установленные Джеком как для клиентов, так и для нее самой. Лиз не хотела
никаких перемен, и Джин организовывала ее рабочий день точно так же, как было
при Джеке. Единственное, от чего Лиз отказалась, это от привычки работать в
кабинете мужа, хотя эта комната, выходившая окнами на восток, всегда нравилась
ей больше. Она велела Джин запереть дверь и почти никогда не входила туда,
разве только ей необходимо было разыскать какую-то бумагу.
Лиз словно ждала, что Джек вернется и снова сядет за свой
стол, чтобы разобрать какое-то новое, запутанное дело. Поначалу это казалось
Джин странным, но со временем она привыкла и перестала обращать на запертую
дверь внимание. В отличие от Лиз она не заходила , туда вовсе, поскольку все
нужные ей бумаги лежали у нее в столе.
— Увидимся завтра. — Лиз кивнула Джин на прощание
и выскользнула за дверь.
Когда она вернулась домой, Джеми уже ждал ее.
Кэрол привезла его из лагеря и дала ему чаю с бисквитами.
Лиз успела переодеться в джинсы и майку и спуститься вниз. Через пять минут оба
были уже на просторном заднем дворе, где Джек когда-то устроил яму с песком для
прыжков в длину.
— Ну что ж, начнем, пожалуй, — сказала Лиз,
растягивая вдоль ямы рулетку.
Джеми разбежался и прыгнул. Прыжок вышел слабеньким, и он
сам это понял. Опустив голову, Джеми подошел к Лиз и, ковыряя землю носком
кроссовки, пробормотал:
— У меня не получается…
Он выглядел так, словно уже проиграл. Джеми, похоже, готов
был отступиться, хотя они едва начали.
Лиз решила, что настал тот самый случай, когда она обязана
настоять.
— Ты можешь прыгать лучше, — жестко сказала
она. — Смотри, как надо.
Она отошла подальше, разбежалась и прыгнула, стараясь, чтобы
прыжок был не особенно далеким, но максимально правильным по исполнению.
— А теперь я покажу, как прыгнул ты…
Разбегаясь, она нарочно переваливалась из стороны в сторону,
словно ей не хотелось никуда прыгать, и неловко оттолкнулась от стартовой черты
левой ногой. В результате она «улетела» на каких-нибудь два с половиной ярда, и
Джеми, не сдержавшись, фыркнул.
— Ну, понял, в чем разница? — Лиз знала, что Джеми
гораздо лучше воспринимает картинку, чем слова, и надеялась, что ее
представление вышло достаточно наглядным. — Ну-ка, попробуй еще!