— Симпсон, вы действительно первостатейный злодей! Вы
изобразили это так, будто от моего согласия будет зависеть вся моя карьера… или
даже жизнь.
— Возможно, так оно и есть. А вы, моя дорогая, —
первостатейный литератор. Однако я думаю, что в вашей карьере наступил момент,
когда приходится делать выбор. И он не будет легким, не надейтесь. Я забочусь
прежде всего о том, чтобы ваша жизнь и ваша карьера не прошли мимо.
— Не думаю, что жизнь или карьера проходят мимо
меня. — С деланной усмешкой она подняла бровь. Обычно он не был так
откровенен и заботлив.
— Нет, до сих пор все шло нормально. Рос
профессионализм, росло мастерство, однако лишь ло определенного уровня.
Когда-то должен наступить перелом. Момент, когда вы больше не сможете
«встраиваться», делать все по своему вкусу. Вам следует решить, чего вы действительно
хотите, и поступать соответственно.
— А почему вы думаете, что я так не поступаю? —
Она удивилась, когда он отрицательно покачал головой.
— Нет, не поступаете. Но думаю, что уже пора.
— То есть?
— Решить, кем вы хотите быть. К.-С. Миллер, пишущей
серьезные материалы, которые действительно помогут сделать карьеру; Мартином
Хэлламом, под псевдонимом сплетничающим о своих друзьях, или достопочтенной
Кизией Сен-Мартин, порхающей по балам дебютанток и «Тур д'Аржан» в Париже. Вы
не можете быть сразу всеми, Кизия. Даже вы.
— Не говорите мне таких вещей, Симпсон! — Он,
безусловно, сумел вывести ее из равновесия, и все из-за статьи про какого-то
бывшего уголовника, ставшего профсоюзным агитатором. Какой абсурд! — Вы
прекрасно знаете, что колонка Мартина Хэллама для меня не больше, чем
шутка, — с раздражением продолжала она. — Я никогда не относилась к
ней серьезно, а уж последние пять лет — в особенности. И вы отлично знаете, что
для меня по-настоящему важна только моя работа как К.-С. Миллер. Балы дебютанток
и ужины в «Тур д'Аржан», как вы выразились, — это то, чем я иногда
занимаюсь, чтобы провести время, по привычке, и для того, чтобы продолжать
колонку Хэллама. Я не продаю свою душу за этот образ жизни. — Она
прекрасно понимала, что лжет.
— Не уверен, что это правда, но даже если так, то рано
или поздно вы все равно обнаружите, что приходится платить — или душой, или
карьерой.
— Не драматизируйте.
— Я не драматизирую. Просто говорю откровенно. И
беспокоюсь за вас.
— Ну так не беспокойтесь. По крайней мере по этому
поводу. Вы знаете, как я должна поступать, знаете, чего от меня ждут.
Невозможно разделаться с многовековой родословной, просидев несколько лет за
пишущей машинкой. Кроме того, многие пишущие люди работают под псевдонимами.
— Да, но они не живут под псевдонимами. И я не согласен
с вами относительно родословной. Вы правы в том смысле, что с традициями
предков и впрямь не разделаешься за несколько лет. Традиции можно изменить лишь
резко, внезапно, путем кровавой революции.
— Не думаю, что это необходимо.
— А точнее, не думаете, что это «благородно», не так
ли? Вы правы, это неблагородно. Революции не бывают благородными, а перемены —
легкими. Мне начинает казаться, что вам самой будет полезно прочитать книгу
Джонса, По-своему вы тоже в темнице почти тридцать лет. — Он заглянул ей в
глаза, и голос его смягчился. — Кизия, неужели вам нравится эта жизнь?
Жизнь, которая лишает вас счастья?
— Дело не в этом. К тому же бывают ситуации, когда нет
выбора. — Она отвела взгляд, одновременно раздраженная и обиженная.
— Вот именно об этом мы и говорим. Выбор есть
всегда. — Разве сама она этого не знала? — Вы собираетесь ломать себе
жизнь ради какого-то дурацкого «долга», только для того, чтобы угодить опекуну,
из-под влияния которого вы уже лет десять как вышли? Хотите порадовать
родителей, которых уже двадцать лет нет в живых? Почему заставляете себя?
Почему? Потому что они умерли? Бога ради, вы в этом не повинны, и времена к
тому же изменились. Да и вы сами изменились. Или вы хотите оправдать ожидания
молодого человека, с которым помолвлены? Если причина в нем, то, вероятно,
наступит время, когда вам придется выбирать между ним и работой, и лучше, чтобы
вы уже сейчас отдавали себе в этом отчет.
Какой молодой человек? Уит. Смешно. И почему Симпсон решил
сейчас обо всем этом говорить? Ни о чем таком раньше не было и речи. Почему
именно сейчас?
— Если вы имеете в виду Уитни Хэйуорта, то я с ним не
помолвлена и не собираюсь. Самое большее, что я могу из-за него
стерпеть, — это скуку в течение вечера. Так что по этому поводу вы
беспокоитесь напрасно.
— Рад слышать. Тогда в чем дело, Кизия? Зачем нужна
двойная жизнь?
Она глубоко вздохнула и посмотрела на свои руки, сложенные
на коленях.
— Потому что каким-то образом им удалось внушить мне,
что если даже на минуту вы уроните чашу Святого Грааля или отставите ее в
сторону на один день, то рухнет целый мир и вы будете в этом виновны.
— Позвольте открыть вам великую тайну — мир не рухнет.
С миром ничего не случится. К вам не явятся призраки родителей, а ваш опекун не
наложит на себя руки. Живите для себя, Кизия. Вы должны жить настоящей жизнью.
Сколько можно лгать?
— Разве псевдоним — ложь? — Слабая защита, и Кизия
сама это понимала.
— Нет, ложь, как вы им пользуетесь. Вы используете
псевдоним, чтобы вести две жизни, абсолютно отдельные друг от друга. У вас два
лика. Один — долг, другой — любовь. Вы словно замужняя женщина, которая имеет
любовника и не желает ни от чего отказываться. Думаю, это очень тяжкое бремя. И
никому не нужное. — Он посмотрел на часы и слегка покачал головой. —
А сейчас извините меня. Я браню вас почти целый час. Но мне уже давно хотелось
об этом поговорить. Со статьей про Джонса поступайте как знаете, но подумайте
немного над нашим разговором. Думаю, он был важным.
— Полагаю, вы правы. — Внезапно она почувствовала
себя совершенно измученной. Это объяснение отняло у нее все силы. Казалось,
перед глазами пронеслась целая жизнь. И какой незначительной она выглядела при
близком и таком безжалостном рассмотрении. Симпсон прав. Кизия еще не знала,
как поступит с материалом про Джонса, но дело совсем в другом. Все гораздо
серьезней. — Я прочитаю книгу Джонса сегодня вечером.
— Прочитайте и позвоните завтра. Я могу задержать ответ
в журнал. Вы простите мне нравоучения?
Она улыбнулась ему теплой улыбкой.
— Только если вы разрешите мне поблагодарить вас. Вы не
сказали ничего приятного, но, думаю, мне нужно было все это услышать. Последнее
время я сама размышляла об этих вещах, и спор с вами был вроде спора с самой
собой. Чистой воды шизофрения.
— Ничего столь экзотичного. Вы не единственная — этим
путем пришлось пройти многим. Кому-нибудь следовало бы написать руководство,
как справляться с подобными проблемами.
— Вы хотите сказать, что кому-то все-таки удалось с
этим справиться? — Она рассмеялась, допивая чай.