— Ты меня любишь? — Кизия была ошеломлена, а
Тиффани — в совершенном ужасе. Она задумалась, и это вырвалось само собой.
Снова проклятый вопрос. Мучающий ее дьявол. — Я… Я прошу прощения… Я… Я
думала о… другом человеке… — Из глаз Кизии полились слезы, когда она
встретилась взглядом с отвернувшейся от окна Тиффани.
— Все в порядке, Тиффи, все в порядке. — Она обняла
подругу, и надолго воцарилось молчание. Шофер бросил взгляд в зеркало, быстро
отвел глаза и сидел прямо, спокойный и невозмутимый, профессионально
сдержанный. Молодые женщины не замечали его присутствия. Так они были
воспитаны. Он подождал минут пять, пока женщины на заднем сиденье сидели
обнявшись. Одна из них тихо плакала, но было непонятно, какая именно.
— Мадам?
— Да, Харли? — Голос Тиффани казался совсем
детским и одновременно хриплым.
— Куда нужно отвезти мисс Сен-Мартин?
— О… не знаю. — Рукой, затянутой в перчатку, она
вытерла глаза и с полуулыбкой обернулась к Кизии. — Куда ты хочешь?
— Я… Шерри-Низерлэнд. Можешь меня там высадить?
— Конечно. — Машина тронулась, а женщины
откинулись на спинки сидений, обитых тонкой бежевой кожей и черной замшей, держа
друг друга за руки и храня молчание. Говорить не имело смысла: начни любая из
них, ей было бы трудно остановиться. Молчать проще. Тиффани хотелось пригласить
Кизию на ужин, но она не могла вспомнить, в городе ли Билл. Он не любил ее
друзей. После ужина он всегда занимался бумагами, которые приносил с работы,
или отправлялся на деловую встречу — короче, не считал нужным занимать гостей
светской болтовней. Тиффани хорошо усвоила правило: на ужине никого быть не
должно, если только Билл сам не пригласит гостей. Уже много лет она не нарушала
это правило… Наверное, поэтому… наверное, в этом причина… ее одиночества. Отец
умер, а мать… ну, мать… Она надеялась, что хотя бы дети будут с ней, но Билл не
любил, чтобы дети ужинали с ними. Дети ели на кухне в половине шестого с няней
Синглтон, а она считала, что для Тиффани «неразумно» присоединиться к ним. Дети
будут «не в своей тарелке». Поэтому она ужинала одна в столовой в половине
восьмого. Тиффани судорожно соображала, приедет ли Билл сегодня к ужину и очень
ли рассердится, если…
— Кизия?
— А? — Кизия была поглощена мрачными мыслями и уже
минут двадцать, как ощущала тупую боль в желудке. — Да?
— Почему бы тебе не поужинать сегодня со мной? —
Тиффани выглядела как маленькая девочка, которую посетила блестящая идея.
— Тиффи… это… я… мне очень жаль, милая, но я никак не
могу. — Это было бы невыносимо. И ей нужно увидеть Марка. Просто
необходимо. Иначе она просто не выживет. Ужасный был день. — Извини, ради
Бога.
— Ничего. Не беспокойся. — Машина остановилась у
Шерри-Низерлэнд, и на прощание они крепко обнялись, одна мучимая одиночеством,
другая — раскаянием.
— Побереги себя, хорошо?
— Обязательно.
— Позвонишь мне на днях? Тиффани кивнула.
— Обещаешь?
— Обещаю.
Кизия помахала ей и вошла внутрь здания, подождала пять минут,
а затем подозвала такси и поспешила в Сохо, стараясь забыть страдальческие
глаза Тиффани. Та, оставшись в машине одна, с жадностью выпила приличную порцию
виски.
— О Боже, да это Золушка! Что случилось с моей
рубашкой?
— Я думала, ты не обратишь внимания. Прости, милый, я
забыла ее дома.
— Обойдусь. Ты сегодня кто — Золушка? Или претендентка
на место в Белом доме? — Прислонившись к стене, он разглядывал сделанную
за день работу, но было видно, что он очень рад Кизии.
— Вообще-то я собираюсь в сенаторы. Президент — это так
тривиально. — Она усмехнулась и пожала плечами. — Я быстренько
переоденусь и сбегаю за едой.
— Прежде чем уйдете, госпожа сенатор… — Лукаво
ухмыляясь, он с решительным видом направился к ней.
— Вот как? — Жакет был уже наполовину снят, блузка
расстегнута, а волосы рассыпались по плечам.
— Вот так. Я успел по тебе соскучиться.
— Думаю, ты даже не заметил моего отсутствия. Когда я
уходила, ты был так занят.
— Но сейчас я не занят. — Он подхватил девушку на
руки, ее ноги в одних чулках болтались в воздухе, а черные волосы падали ему на
лицо. — Ты прямо картинка, когда одета вот так. Похожа на ту девицу, что я
видел в газете, пока тебя не было, только симпатичней. Намного симпатичней. У
той вид стервы.
Кизия уронила голову ему на грудь и рассмеялась.
— А я не стерва?
— Нет, Золушка, никоим образом.
— Сколько у тебя иллюзий!
— Только по поводу тебя.
— Дурачок. Милый, милый дурачок… — Она нежно поцеловала
его в губы, и через несколько мгновений вся комната до самой постели оказалась
забросанной ее одеждой. Было уже темно, когда они поднялись.
— Сколько времени?
— Наверное, около десяти. — Она потянулась и
зевнула. В квартире было темно. Марк выпрыгнул из постели, чтобы зажечь свечу,
а затем снова заключил Кизию в объятия. — Хочешь где-нибудь поужинать?
— Нет.
— Я тоже не хочу, но надо что-то съесть, ты ведь ничего
не принесла? Она покачала головой.
— Я ужасно спешила. Почему-то мне хотелось увидеть тебя
раньше, чем Фьореллу.
— Не беда. Поужинаем сыром и ореховым маслом.
Она ответила приглушенным смехом. Они поцеловались и пошли в
ванную, где, забравшись вместе под душ, весело плескались и резвились под
струями воды, а потом вытерлись одним ярко-красным полотенцем. Без всяких
монограмм.
Вытираясь, Кизия размышляла о том, что мир Сохо пришел в ее
жизнь слишком поздно. Если бы ей было двадцать, она могла бы поверить в него и
счесть настоящим. Сейчас же это всего лишь забава… необычная… чудесная… но
хозяином здесь был Марк, а не она. Кизия правила другими мирами, совсем для нее
нежеланными, но тем не менее принадлежавшими ей.
— Кизия, для тебя важно то, чем ты занимаешься? —
Она долго молчала, прежде чем ответить, а потом пожала плечами.
— Может, да, может, нет… может быть, я и сама этого не
знаю.
— Имеет смысл над этим подумать.
— Пожалуй. Обещаю разобраться до полудня. — Она
вспомнила, что завтра обедает с Уитом.
— А что за важное мероприятие у тебя завтра? — В
его голосе определенно звучал интерес, и она отрицательно покачала головой. Они
доедали остаток печенья, запивая его вином.
— Ничего. Ничего важного завтра не произойдет.
— Ты так сказала, что я подумал…
— Нет, ничего похожего. Между прочим, мне только что
пришло в голову, милый, что в моем возрасте уже ничего не кажется особенно
важным. Включая даже тебя, и нашу близость, и твое замечательное молодое тело,
и мою собственную дурацкую жизнь.