Ян видел женщину, которая заставляла его нервничать.
Перед глазами Джесси предстало изваяние изо льда, °на
чувствовала, как ее заполняет страх. Теперь это была не игра. Это была
настоящая война. Одно только то, как женщина смотрела на Яна, сказало Джессике
все. Спенсер обменялась с Хоугтоном быстрым потоком слов, он кивнул несколько
раз, потом встал и вышел. Ясно, кто тут всем верховодит.
Джессика проклинала того человека, который так некстати
попал в больницу. Только Спенсер им и не хватало.
— Встать… — Судья вернулся на свое место, в воздухе
повисло напряжение. Он выказывал признаки явного удовольствия пополнением числа
действующих лиц, удостоверив присутствие помощника прокурора уважительным
приветствием.
Ужасно.
Матильда Ховард-Спенсер сделала несколько быстрых дружеских
замечаний присяжным, на все из которых, похоже, последовал ответ. Она могла
вызвать как доверие, так и страх.
Голос и манеры Матильды полны власти и давали неверное
представление о ее возрасте: ей, должно быть, было не больше сорока двух —
сорока трех лет. Она была человеком, на которого можно положиться, который
возьмет все на себя, проследит за ходом дела. Эта женщина могла выиграть войну,
командовать армией и воспитывать детей. Но их у нее не было.
Она была замужем меньше двух лет. Юриспруденция заменяла ей
возлюбленного, а мужу она отвела роль друга, ему было хорошо за шестьдесят.
Схватка началась с одного из наименее важных свидетелей.
Место для дачи показаний занял судебный патологоанатом, не представив ничего из
того, что могло бы повредить Яну, равно как и быть полезным для Маргарет
Бертон. Он признал только то, что имело место половое сношение, но более ничего
не мог удостоверить. Несмотря на яростный натиск Матильды Ховард-Спенсер,
патологоанатом стоял на своем: доказательств применения силы не было.
Возражения Мартина о ее давлении на свидетеля были быстро отметены, хотя
свидетельские показания не имели особого значения. Джессике все это казалось
ужасно скучным, час спустя она сосредоточила внимание на полосе красного
нейлона на флаге и предалась размышлениям, которые унесли ее прочь от того
места, где она находилась… Эти слова, их бесконечное гудение: «постыдное
противоестественное преступление»… извращение.., изнасилование.., половое
сношение… прямая кишка.., влагалище.., сперма — прямо какой-то детский
путеводитель по запретным темам, которые приятно щекочут нервы. Теперь Джессика
имела возможность взвесить каждое из них. Влагалище. Спенсер, похоже, была в
восторге от него. И изнасилование. Она произносила его с большой буквы.
И вот день подошел к концу, они молча — как и на протяжении
всей недели — отправились домой. Утомительным было уже одно присутствие в суде.
Если хмуришься, присяжные могли подумать, что ты злишься на Яна или расстроена.
Расстроена? Нет, конечно, нет! Если улыбаешься, значит, относишься к процедуре
несерьезно. Если на тебе было надето не то, ты выглядела богатой. Что-то
слишком жизнерадостное — и складывалось впечатление, что ты легкомысленна;
Сексапильна в суде? По обвинению в изнасиловании? Боже упаси! Влагалище? Где?
Нет, конечно, у меня его нет. Судебная процедура даже больше не пугала, просто
изнуряла. А эта проклятая Спенсер была неумолима, выдавливая до капельки
каждого свидетеля. Мартин же вел себя чересчур джентльменски. Но какое это
имело значение? Если они с достоинством будут появляться в суде, вскоре все их
мучения останутся позади. Вскоре.., но, похоже, до конца было еще далеко. Тем
вечером они молча поужинали, и Джессика сразу крепко заснула, прямо в халате,
прежде чем Ян вышел из душа.
Она сонно потянулась в машине на следующее утро и устало
улыбнулась, глядя на дома, освещенные солнечными лучами.
— Чему ты улыбаешься, Джесс?
— Сумасшедшая мысль. Подумала, что вот так же мы
когда-то ездили вместе на работу в Нью-Йорке.
Она выглядела задумчивой, но Ян не улыбнулся.
— Не совсем так.
— Нет. У нас есть время, чтобы по пути проглотить по
чашке кофе? — У них не было времени на завтрак.
— Лучше там попьем кофе из автомата, Джесс. Я не хочу
опоздать. Они могут лишить меня залога. — Господи. Всего из-за чашки кофе.
— Хорошо, любимый.
Она нежно дотронулась до его плеча и закурила новую
сигарету. Единственным местом, где Джессика теперь не курила, оставался суд.
Она взяла его за руку, когда они поднимались по ступенькам муниципалитета. Все
вокруг казалось новым, ярким и сияющим. Утро, когда не страшны никакие ужасы,
происходящие в жизни, словно Господь не знает о них и дарит людям столько
солнечного света и тепла.
До начала судебного заседания оставалось три минуты, и
Джессика поспешила за кофе.
— Хочешь немного?
Он начал было отказываться, но потом утвердительно кивнул.
Ян взял чашку из ее руки, которая так дрожала, что он чуть не пролил.
— Малышка, у нас уйдет год на то, чтобы вернуться к
нормальной жизни.
— Ты имеешь в виду мою замечательную дрожь?
Ян улыбнулся в ответ.
— А ты заметила мою? — Он вытянул вперед руку, и
они оба засмеялись.
— Полагаю, производственная травма.
— Насильника?
— Ладно, Ян, хватит.
Короткий разговор между ними закончился, и Джессика заметила
деловую суматоху возле незамеченной двери. Люди входили и выходили. Четверо
мужчин, женщина, звук голосов, словно прибывал кто-то весьма важный.
Активность привлекла внимание Джессики, но если кто и
выглядел загадочно, так это Ян, склонивший голову набок и внимательно
слушавший. Она хотела спросить его, что происходит, но не была уверена, что ей
нужно это делать. Он, казалось, был поглощен голосами и звуками. Потом раздался
хлопок двери, и женщина в простом белом шерстяном платье обогнула угол.
Джессика аж задохнулась от изумления. Это была Маргарет Бертон.
У Яна от изумления открылся и снова закрылся рот, а Джессика
стояла, прикованная к месту, чувствуя холодок на спине. Она впилась глазами в
Бертон, которая резко остановилась, сделала один короткий шажок назад и замерла
с выражением изумления на лице; все трое застыли. Казалось, здание полностью
погрузилось в тишину, будто они были единственными людьми, оставшимися на всем
белом свете. Лицо Маргарет Бертон медленно-медленно, словно восковая маска,
плавящаяся на солнце, раздвинулось в не правдоподобной торжествующей улыбке,
предназначавшейся исключительно Яну. Напуганная Джессика не спускала с нее
глаз, а потом, не отдавая себе отчета, бросилась вперед и ударила Бертон
намертво зажатой в руке сумочкой.
— Почему?! Черт возьми, почему? — Пронзительный
крик боли, вырвавшийся из сердца Джессики. Женщина с удивлением на лице
отступила назад, будто очнувшись, в ту же минуту Ян схватил Джесси. Могло
произойти что-то ужасное. У нее в глазах горел огонь мщения, а этот крик
«Почему?» все еще звучал в стенах холла. Маргарет Бертон убежала, выбивая
каблучками навязчивое стаккато по мраморному полу, а Джесси рыдала в объятиях
Яна.