—Вера!
—Что? Ну это ведь даже идиоту понятно: богатый мальчик, можно угрозами срубить бабла, развести на деньги! О чём тут разговаривать-то⁈ Вот только вы плохо рассчитали: папа вас уничтожит, раздавит, как тараканов.
—Я соглашусь с Верой… не знаю отчества. Разговаривать нам тут не о чем.
—Девчонки, ну перестаньте!— Артём всё ещё удерживал меня.— Так мы ни о чём не договоримся и ни к чему не придём. Вера, пожалуйста, понизь градус эмоций. Ты же разумная девушка. Алиса, Лисёнок, ну? Ты-то чего на амбразуру кидаешься?
—Лисёнок,— выдохнула Вера, вся дрожа от ярости,— Артём, да как же ты не видишь-то сам⁈ Да ведь мелкой сволочи было с кого брать пример! Что одна, что другая так липнут к деньгам. Старшая тебе голову дурит, манипулирует твоим чувством вины, а младшая пытается развести моего брата грязным шантажом…
Я дёрнулась, пытаясь вырваться из плена объятий Артёма, но тот удержал. И тут встал Герман.
—С меня достаточно,— резко бросил он.— Пока, Артём. Всего доброго, Алиса Романовна. Извините нас.
И вышел, едва не задев брата плечом. Вера вскочила:
—Тёмка, разуй глаза! Она же акула, готовая спать со всеми, кто…
Внезапно дверь снова распахнулась.
—Вера,— выдохнул Герман, шагнув в комнату,— заткнись. Вот прямо сейчас.
—Ге…
Он стремительно пересёк комнату, обхватил её и зажал ей рот. А потом обернулся к нам.
—Почему ребёнок дома? Почему она всё слышала? Вы совсем рехнулись?
—Что?— крикнула я и всё же вырвалась из рук Артёма, бросилась в коридор.
—Осень!
В коридоре никого не было. Я пробежала в нашу комнату, на кухню, распахнула дверь в туалет и ванную. Никого.
—А пусть услышит! Если она достаточно большая, чтобы трахаться со всеми и врать, так и…
Я выбежала на лестницу. На лифте светилась цифра первого этажа. Я нажала кнопку, и он послушно поехал вверх. Ни минуты не сомневалась, что Герман сказал правду: Осень была в коридоре и всё слышала. Ну или не всё, но достаточно. Бездна!
Артём с курткой в руках догнал меня.
—Я не понимаю, как она…
—Это неважно, Тём. Неважно, как…
На первом этаже никого не было. Консьержа — тоже. Видимо, отошла. Мы обежали дом вокруг, но никого не нашли. Я позвонила, затем снова и снова, но Осень не отвечала на звонки. Прохожие сворачивали головы, с недоумением пялясь на девушку, зовущую время года.
—Лиса, послушай,— Тёма схватил меня за руку, останавливая,— ну… случилось, что случилось. Что теперь сделаешь? Просто дай ей время успокоиться. И всё.
—Отвези меня домой,— попросила я.
—Домой?
—Да. Может, она решила вернуться туда?
—Может и решила. Лиса, ну дай девчонке поплакать. Обидно, да. Но она поплачет и вернётся. У неё же никого, кроме тебя нет…
Я обернулась и посмотрела в его глаза:
—А я её предала.
* * *
Осень задыхалась от гнева и боли.
Отправив лифт вниз, она забежала на чёрный ход и начала медленно спускаться по ступенькам. Слезы текли по щекам и падали. Осень вытирала их рукавом.
На свою беду, сидя в салоне в ожидании массажа, девочка залезла в телефон. «Шлюха, уходи из нашего класса!» — такая надпись значилась на всех аватарках одноклассниц. Ну или у тех из них, которые у Осени хватило сил просмотреть. У парней всё было ещё более выразительно и «почём шлюхочас?» оказалось самым милым из всего, что прочитала Осень. Класс организовал стихийный флешмоб в поддержку своего краша. А ещё они все её заблокировали. Все, кроме Эльвиры. Та прислала ссылку на видео, где одноклассница, подкручивая локоны, рассуждала о том, как удобно обвинить богатого масика в изнасиловании, чтобы потом стребовать с него деньги.
—Никто, понимаете, никто никогда не докажет, что секс был добровольным,— вещала она, покачивая ножкой.— Даже если масику было плевать на девочку, и та сама бегала за ним и вешалась при каждом удобном случае, это не значит, что он не мог её изнасиловать. Вы всегда можете именно так и заявить. Самый верный способ срубить баблишко. Верно, Осень?
И девочка вдруг поняла, что задыхается. Лёгкие пронзила боль. А вслед за ней желудок скрутил страх отсутствия кислорода в лёгких — верный спутник астматиков и повешенных.
Осень бросилась домой, не дожидаясь, когда красивая азиатка вернётся за ней в зал. Ей нужны объятия сестры. Такие уютные и надёжные. Прямо сейчас! Сию же минуту! «Вместе мы всё сможем»,— говорила ей Алиса, и Осень вдруг поверила ей. И добежала как раз вовремя, чтобы услышать из комнаты яростные обвинения незнакомого голоса, каждое слово которых резало и жгло её гордость.
—Они все так думают,— шептала Осень, сгорбившись. Шла вдоль металлически поблёскивающей Карповки, сама не зная, куда идёт, и пинала камушки.— Все…
Кроме… него. Ну конечно!
У неё ведь есть Яша. Зеркальный ангел. И он точно знает, как всё произошло на самом деле.
—Убей их всех,— всхлипнула Осень.
И ей стало жутко от своих собственных слов. Она зажмурилась, замотала головой, остановилась, вытащила телефон и дрожащими пальцами отправила сообщение на его номер: «Ты мне очень нужен! Пожалуйста!». И телефон сухо проинформировал в ответ: «Вы не можете отправлять сообщения этому абоненту, он ограничил доступ…». Она не поверила. Зашла в мессенжер…
—Ты… ты меня заблокировал? Ты… тоже с ними?
И этот последний удар стал сильнее всех прежних.
Заиграла мелодия, в который раз, и на экране высветилось фото Алисы в голубом шарфике. Осень молча выбросила телефон в урну, натянула капюшон на лоб и пошла вперёд.
—Лучше бы меня прямо там изнасиловали и убили,— прошептала она.
С неба лил дождь, мешаясь с её слезами. Совершенно оглушённая, Осень не смотрела на дорогу. Какой-то автомобиль, чуть зацепив её капотом, громко засигналил, но девочка даже не оглянулась. Ей казалось — она атлант, который держит низкое свинцовое небо Петербурга на своих плечах.
—Я устала,— шептала она,— я просто устала. Очень.
Ботанический сад тянул к ней через решётку оранжевые ветви. Листья падали-падали, но не шелестели, а хлюпали под ногами. Осень дрожала, промокнув насквозь. Она уже не плакала, просто шла. Не потому, что хотела куда-то прийти.
—Такие, как я не должны жить,— прошептала она.— Просто не должны жить.
—А какие — должны?
Девочка чуть повернула голову и увидела слева от себя бомжа. Того самого, который кормил её рассольником в пафосном бизнес-центре. Сил удивляться не было.
—Хорошие,— голос её дёрнулся.
—А что такое — хорошие?