Они здороваются и представляются по всей форме. Сообщают Кобылянской о предъявленном ей подозрении, и задерживают для проведения допроса в отделении полиции.
Она, равно как и Татьяна Ивановна, впадает в шок от этой новости. Я же просто наблюдаю за тем, как крысу-Ларису уводят, и даже испытываю нечто вроде удовлетворения. Не понимаю, зачем она выкинула подобное, но уж теперь правоохранители должны докопаться до правды!
Завуч тут же пристает ко мне с осторожными расспросами, но я «не колюсь», выражаясь лексиконом дяди. Быстренько провожу факультативное занятие и еду в СИЗО.
Там, первым делом, иду в кабинет дяди Вани. Он кивает мне на маленький приставной столик у своего рабочего стола и тут же, не спрашивая, заваривает крепкий чай.
—Итак, Антонина,— ставит передо мной дымящуюся кружку, двигает сахарницу. Устало плюхается в свое скрипящее офисное кресло,— на дежурстве еще пришлось задержаться. Кобылянская-то ваша, оказывается, давно состоит на учёте в психдиспансере!
Вот так новости. Я даже, кажется, открываю рот от удивления:
—Ого. Ничего себе!
—Да. Не буйнопомешанная, конечно, но с проблемами. И, разумеется, скрыла сей факт при приёме на работу! Но, это еще не самое страшное.
А что же самое?! Тянусь озябшими ладонями к раскалённо-горячей чашке и замираю в ожидании продолжения. Дядя Ваня тоже делает глоток, снимает очки для работы за компьютером и потирает ноющую переносицу.
—Раскололась она быстро. Уже установлено, что телефон Зимина выкрал его одноклассник Егор Тяпилин, с которым она состоит в интимных отношениях. Его пальчики там тоже «присутствуют»…
—В интимных?— зачем-то растерянно уточняю.
—Именно. Что ты хочешь, ненормальная баба со справкой из дурки! Берут туда, кого попало на работу. К Зимину твоему она, судя по всему, тоже приставала. Надеюсь, безуспешно.
Я в который раз откладываю ложечку, забыв набрать сахару.
—Блин, что жизнь у этого Зимина,— яростно шепчу, испытывая самое искреннее возмущение,— мало того, что детдомовские, в морозы без шапок ходят… так еще учителя у них такие! Зарплата небольшая, ученики специфические — вот и берут, как вы говорите, кого попало. Меня даже без опыта работы взяли.
—Ты права,— он вздыхает,— тоже сочувствую ему, но малый сильно на тебе зациклен, Тонечка! Я сам говорил с ним. Нехорошо все это. Как бы чего не вышло…
—Да что он вам сказал?! Неужели про свадьбу?
—Нет,— дядя Ваня улыбается.
—Зачем вы вообще с ним говорили?
—А что, нельзя?— он в притворном удивлении вскидывает брови,— считай, стало интересно. Спросил, какие отношения вас связывают.
—И что?— на миг почему-то даже дыхание перехватывает.
—Сказал коротко, по-мужски! Я ее люблю,— дядя Ваня смеется,— давно я такой романтики не встречал. Не жалко тебе его, Тонь?
Это, и вправду, так трогательно, что мои губы, помимо воли, расплываются в улыбке:
—Жалко. А как же то, что я младенец против него, а, дядь Вань?! Или неужели думаете, что, в самом деле, любит?
—Откуда мне знать! А поджигатель кто, тебе уже совсем не интересно?— меняет он риторику разговора.
—Вообще-то очень интересно! Не Кобылянская?
—Тяпилин. Он-то и уговорил свою ненормальную учительницу-совратительницу помочь с этим. Принес ей телефон, зажигалку, взрывпакеты…
—Ну а мотив?!
—Мотив обыкновенный, Тонечка. Зависть! И низость. Тяпилин этот в своей маленькой никчёмной жизни ничего не умеет, не знает, зато с Зиминым в Москву собрался. За компанию, так сказать. А Зимин возьми да откажи ему! Ну, Тяпилина, видишь, жаба задушила. И попались они с Кобылянской аккурат на камеру! В одной из припаркованных под школой машин, у сотрудника Гороно в салоне был в тот день работающий видеорегистратор. На записи хорошо видно, как Тяпилин через окно передаёт Кобылянской телефон и взрывпакеты в учительскую.
—Офигеть,— не могу сдержать эмоций,— а где они сейчас оба?!
—Она в психдиспансере, где и положено. Завтра будет принудительно проходить медкомиссию на предмет дееспособности! На ней же теперь не только поджог, а еще и развратные действия в отношении несовершеннолетнего.
—А Тяпилин?
—Тяпилин уже в СИЗО. Я похлопотал там, чтобы они с Зиминым нигде не пересеклись. А то так и до драки недалеко, или ещё до каких проблем! Расскажи все Данилу сама — майору Сидорову сейчас как-то не до пацана совсем.
—Хорошо. Спасибо, дядь Вань!— горячо благодарю его,— без вас, я даже и не знаю, что было бы… Как он здесь вообще?
—Нормально. Понятно, что не курорт! Хотя ему не привыкать. Телефон забрали — был недоволен, но отдал спокойно. Вот откуда у этих детдомовцев телефоны мобильные, скажи?
—Ну, так сейчас время такое, без телефонов никуда,— пожимаю я плечами в ответ,— Данил не воровал точно, у него вроде есть какой-то стабильный доход в сфере музыки.
—Вроде, но не воровал точно!— ворчит дядя Ваня,— ты там давай особо не проникайся чувствами от жалости к нему, хорошо?
—Вот что-то, а жалости я не чувствую,— отвечаю честно,— наоборот! Сочувствие да, а еще, может быть, чисто человеческую симпатию и уважение…
—Да что ж такое, Тоня,— грубовато перебивает он,— забыла, о чем мы с тобой говорили накануне?! Такой даже если влюбился, так же быстро разлюбит. Заруби себе это на носу.
Но я не обижаюсь на него за этот «холодный душ». Возможно, как раз именно он мне и нужен.
Дядя Ваня снова улыбается, вставая со своего скрипучего кресла:
—Ну что, пойдём к твоему любезному? Я провожу.
Не стесняйтесь дарить звезды и комментировать, автору будет очень приятно;)…
Глава 20 Cвидание
Он проводит меня в «святая святых» СИЗО, позволяя подсмотреть в зарешеченное окошко тяжелой металлической двери, как Даню поднимают и переводят в приёмник из общей камеры. Приемником здесь называют место для свиданий.
Я вижу, что он как раз что-то кропал ручкой на листке бумаги, вольготно развалившись прямо в обуви на единственном в этой многолюдной камере подоконнике.
—Зимин! Ану спрыгивай, здесь нельзя сидеть,— доносится окрик явившегося за ним дежурного, все того же Макарова, который оформлял его на входе сюда.
Тот легко спрыгивает с высокого подоконника. Обстановка здесь мрачная и убогая, но сокамерники, по-видимому, сосуществуют друг с другом вполне мирно. Среди них он самый юный, прямо таки излучающий жизнелюбие и оптимизм. Для «старожилов» Зимин, наверное, как глоток свежего воздуха. Болтает им что-то про новый трек на вопрос Макарова «Ты че тут, романы пишешь, что ли?»
Невольно задумываюсь. Как в этом месте вообще можно что-то творить? Разве когда тебе семнадцать.В семнадцать лет, как ни крути, все окружающее неизбежно романтизируется. Или это он так рад, что мы скоро поженимся, что вдохновение бьет ключом?!