—Она все равно пустует,— отвечает Патрик, не глядя на меня. Понимает, что принял решение, не посоветовавшись со мной… Еще вчера во время свидания в кафе, а теперь, если и сожалеет, отступать уже некуда.
—Надеюсь, вы не против?— спрашивает меня женщина.— Я вовсе не хочу доставлять вам неудобство.
Я вымучиваю полуулыбку.
—Квартирка действительно пустует — почему бы вам в ней не поселиться. Сейчас принесу ключи,— выхожу из комнаты и расслабляю перекошенные мышцы лица. Не думала, что это будет так тяжело… Начинаю копаться в выдвижном ящичке гардероба, когда в коридоре раздаются шаги, и за спиной возникает темная фигура Лукаса Мельбаха. Я даже вздрагиваю от неожиданности…
—Похоже, мы с тобой оба жертвы этого маленького семейного воссоединения,— произносит он, косясь на меня одним глазом.— Товарищи по несчастью, так сказать.— И, забирая из моих рук ключи, заключает: — Пойду занесу наши вещички. Бывай, подруга!
Подруга?! Гляжу ему вслед полными невысказанного удивления глазами. Не уверена, что мы с ним подружимся. Как-то и не особо хочется, если честно.
—Лукас пошел занести вещи,— сообщаю Патрику с Ренатой, возвращаясь в комнату. И добавляю: — Вы меня простите, но мне пора на работу.
—Конечно-конечно,— Рената подскакивает ко мне и пожимает руку,— не стоит из-за нас получать нагоняй на рабочем месте.— И с искренним чувством: — Спасибо за понимание, Ева. Для меня эта так много значит, вы себе и не представляете! Лукас может показаться колючим и не особо приятным в общении, однако все это переходный возраст и злость, в первую очередь, на меня саму и лишь после — на сложившиеся обстоятельства.— Она сглатывает застрявший в горле комок и продолжает: — Его злит, что я оторвала его от друзей и знакомых, лишила привычной среды, заставила переехать сюда… Ну и, сами понимаете, новость об отце не могла не затронуть его. И как первопричина всего: моя болезнь. Он не показывает виду, но внутри у него все кипит, уж я-то знаю своего ребенка. И пока со мной все хорошо,— она снова сглатывает,— пока еще у Лукаса есть время привыкнуть к вам и Патрику до моего возможного печального исхода… я бы хотела помочь ему с этим. Понимаете?
Я, конечно же, киваю, смущенная и сбитая с толку ее искренностью, от которой становится стыдно за самое себя, а в голове только одно: этот колючий подросток останется жить с нами в худшем из вариантов — в случае ее смерти.
Я не уверена, что хочу этого…
Даже больше: уверена, что не хочу.
Если взять в расчет Линуса, то это уже второй ребенок, появившийся в нашей семье до странности неестественным образом…
И в этот момент в комнате фрау Штайн разбивается очередной стакан/тарелка или еще что-то подобное — я вдруг осознаю, что Йоханна все еще не пришла.
—Боюсь, сиделки сегодня не будет,— отвечает Патрик на мой безмолвный вопрос, глядя с уже привычным обреченным выражением на лице.— Она звонила вчера, сказала, что они с мамой не нашли общего языка.
Только не это, кидаю взгляд на часы, буквально разрываясь между необходимостью быть на работе и позаботиться о фрау Штайн одновременно. И тогда Рената предлагает:
—Возможно, я могла бы помочь — все равно мне нечем заняться.
И Патрик кивает:
—Это было бы очень кстати. Спасибо, Рената!— Потом целует меня в щеку и велит идти на работу, ни о чем не переживая. Так я и делаю: подхватываю сумку и бегу к велосипеду. Надеюсь, Клара простит мое маленькое опоздание…
Весь день я только и делаю, что размышляю о новом жизненном витке, нежданно-негаданно свершившемся в наших с Патриком отношениях. Родной сын — это вам не подобранный в подворотне щенок, отмытый и причесанный на собственный лад,— это отдельно взятый индивид с уже устоявшимися принципами и понятиями, каждый из которых может быть противен вашим собственным представлениям о жизни.
Плюс ко всему — его мать. Симпатичная молодая женщина, с которой Патрика связывают прошлые отношения… Юношеские, но все же. Ребенка-то они в любом случае умудрились зачать, а это о многом говорит. По крайней мере, для меня.
О предстоящей операции Ренаты я стараюсь не думать: не могу представить, что она, полная сил и энергии, может однажды умереть. Однажды, если что-то пойдет не так… И пусть предстоящая операция не кажется слишком тяжелой, однако с ее слабым сердцем любой наркоз может оказаться смертельным. Именно этого она и боится больше всего… Именно потому и решилась открыться Патрику.
Клара ни о чем меня не спрашивает — и к счастью — я еще не готова говорить с кем-либо на эту тему. Самой бы свыкнуться с произошедшим…
Возвращаясь домой после работы, вижу Линуса, гоняющего мяч с высоким подростком в черной одежде…
—Ева,— бросается он ко мне с радостным блеском в глазах,— я сегодня «пятерку» получил! Фрау Юнгер сказала, что я решаю лучше всех в классе.
—Умница,— треплю я его по волосам, а сама поглядываю в сторону Лукаса Мельбаха. Тот наблюдает за нами насмешливыми глазами…— Всегда знала, что ты у нас самый умный.— И интересуюсь: — Ты уже ужинал?
Линус мотает головой и, подхватывая с земли мяч, говорит:
—Нет, но я не хочу — мы с Лукасом играем в футбол. У него целая куча призов, он обещал научить меня лучшему удару.
Неловко машу парню рукой, но тот даже не отвечает. Спешу войти в калитку и избавиться от его нервирующего взгляда… Однако в доме я застаю картину не лучше: еще в прихожей слышу приглушенные голоса, доносящиеся с кухни, и, направляясь на их зов, вижу Патрика и Ренату, уютно беседующих за тарелкой спагетти. Перед ними два фужера с вином… не хватает только горящей свечи и более интимной обстановки.
Надеюсь, мое вытянутое лицо было таковым только в моем собственном воображении, потому что при виде этой картины у меня буквально падает сердце… И этого не исправляет ни приветливая улыбка Ренаты, вскочившей поприветствовать меня, ни тарелка с приготовленным ею блюдом, предложенным мне с искренним радушием.
Я ощущаю боль в глубине сердца… как будто бы кто-то колет его острой иглой.
—Уверена, что не голодна?— вопрошает меня женщина в цветастом фартуке. Моем, между прочим.— Я специально приготовила порцию побольше. Подумала, раз уж я все равно толкусь в доме, так уж лучше принесу хоть какую-то пользу. Ты ведь не имеешь ничего против, правда?
Я имею много чего против, однако вслух этого не произношу. У меня такое чувство, словно меня отодвинули, взяли своими наманикюренными ноготками и отодвинули в сторону в моем собственном доме.
В моем ли?
—Как фрау Штайн?— интересуюсь у Патрика. В мнимой надежде, что хоть здесь Ренату Мельбах ждала решительная неудача… Однако Патрик произносит:
—Я звонил в бюро по трудоустройству — у них некого нам предложить. Сама понимаешь,— он смущенно пожимает плечами,— мама распугала всех своим сиделок. Однако,— тут уж я заранее напрягаюсь,— Рената, по-моему, неплохо поладила с мамой.