—Секунды роли не играют. Просто я хочу, чтобы ты понял, насколько сильно я уверена в своих чувствах…— Касаюсь его щеки, глаз, морщинки на лбу…— Только из-за тебя я и вернулась в Виндсбах.
И тогда он говорит:
—Прости, что бросил тебя… Что не писал, как обещал… Что…— Он машет головой в немом раскаянии: — Я такая сволочь, Ева. На самом деле мне нет прощения, я знаю. Прости меня, пожалуйста…
Приникаю к нему и впитываю частый перестук полного раскаяния сердца, с которым едва ли сравнится даже самая лучшая музыка на свете.
—А давай забудем все, что было до этого,— предлагаю я ему.— Давай представим нашу жизнь чистым холстом, который мы можем разрисовать по-новому: возьмем только самые яркие краски, самые светлые эмоции и самые приятные воспоминания… Я не хочу жить прошлым. А ты?
—А я хочу жить тобой,— отвечает мне Патрик, снова целуя в самые губы.
15 глава
Глава 15
Мы выходим из автомобиля, и Патрик стискивает мою руку.
—Сделаем это вместе,— говорит он.— Не бойся!
Я и не боюсь… почти. Подумаешь, всего-то нужно признаться двум одиноким старикам, что я их неожиданно объявившаяся правнучка… Просто мексиканские страсти какие-то!
—Ева… Патрик,— встречает нас фрау Коль, впуская в дом.— Все в порядке?— и глядит на наши сцепленные руки. Улыбается…
—Все хорошо,— отвечает Патрик.
—Где Линус?— спрашиваю я.
—Он спит, милая, вымотался совсем.
Я понимающе мотаю головой.
—Так даже лучше,— тяну я задумчиво и тут же интересуюсь: — А где дедушка? Нельзя ли позвать и его?
Старушку если и удивляет мое странное обращение к ее мужу в частности, да и сама просьба в целом, вида она не подает, только всплескивает руками:
—Так в мастерской он, как обычно.
—Я позову его,— и Патрик выходит за дверь. Мы остаемся с фрау Коль наедине…
—Все в порядке, милая?— повторяет она свой прежний вопрос.— Ты как будто чем-то расстроена… Это из-за Патрика?
—Нет, фрау Коль, с Патриком у нас все хорошо…
Я стараюсь не поддаться эмоциям раньше времени и не начать рыдать в три ручья — нынче я чемпион мира по проливанию бесконечного количества слез.
—Я искренне рада за вас обоих,— пожимает она мою похолодевшую от волнения руку, а потом добавляет, должно быть, чтобы развеять мое унылое, как ей кажется, настроение: — Ингольф решил дать Патрику второй шанс и потому позвал его к себе на собеседование, они встречались сегодня утром…
Я искренне удивлена ее словам — Патрик ничего мне об этом не говорил.
—Ты не знала?
—Нет.
И тут в двери вваливаются оба мужчины: волосы и одежда Ингольфа запорошены мелкой стружкой, а глаза Патрика подозрительно горят…
—Ну, девочка, зачем тебе был нужен старик Ингольф?— осведомляется он с порога, устремляя на меня вопросительный взгляд.— Я слушаю. Говори.
Я бросаю на Патрика перепуганный взгляд, и он кивает мне головой, мол, давай, сделай это.
—Может, вы для начала присядете…
Старики Коль перебрасываются недоуменными взглядами, а потом послушно присаживаются каждый на свой стул.
Я набираю побольше воздуха и единым махом выдаю:
—Знаю, это звучит абсолютно невероятно, но, кажется, я ваша внучка.
Оба смотрят на меня большими неверящими глазами, и я, стискивая руки, повторяю вновь:
—Я, действительно, ваша внучка. Тобиас Коль был моим отцом…
Звенящая тишина практически оглушает меня.
******************
«Ты уверена, милая?» — эти слова звучат во мне с самого утра. Можно ли вообще быть хоть в чем-то уверенным? Все так зыблемо в этом мире, так ненадежно…
Проходяще.
Вспоминаю свой вчерашний разговор с Колями, наши слезы, объятия… Они приняли новость на удивление спокойно, словно заранее к ней готовились — мне кажется, они были рады обрести новый стимул жизни и приняли бы любого, готового его им преподнести…
Я не спала полночи, и теперь у меня гудит в голове, и сквозь этот гул — одна мысль: ты должна поговорить с фрау Штайн. Я почти уверена, что она узнала меня еще прежде Патрика, а значит…
А значит нам не помешает все прояснить!
Я вхожу в ее комнату и раздергиваю шторы на окнах — солнечный свет прожектором ударяет в изножье кровати, и старушка слегка морщится, словно ее коснулось нечто осклизлое и крайне неприятное.
—Доброе утро, фрау Штайн, как вам сегодня спалось?
В ответ она повторно морщит свой длинный, испещренный сосудами нос.
—Ну да, я тоже толком не выспалась,— отзываюсь на ее гримасу, и моя молчаливая собеседница с любопытством зыркает на меня глазами.
Не хотелось бы так думать, но похоже, ей нравится мое осунувшееся, расстроенное лицо.
—Фрау Штайн,— беру стул и присаживаюсь рядом с кроватью,— вы ведь знаете, кто я такая, не так ли?
Та не произносит ни «слова», но удивления в глазах нет — значит, знает. Все, как я и думала…
—Я Ева Мессинг,— все-таки произношу я, внимательно вглядываясь в старческое лицо.— Та самая Ева Мессинг, избавиться от которой вы так настоятельно советовали своему сыну…— И через краткую паузу добавляю: — Я вернулась.
Маска невозмутимого спокойствия на секунду дает сбой, и мускул на лице фрау Штайн предательски дергается. Это красноречивее любых слов, но я все же спрашиваю:
—Неужели вам совсем нечего мне сказать?— качаю головой, не в силах выносить пустоту ее глаз.— Я простила вас,— добавляю следом, должно быть, надеясь вызвать у застывшей фигуры хоть какие-то эмоции. И та реагирует… реагирует яростной вспышкой, такой непримиримой, что это хуже любой пощечины. Я невольно прикладываю ладонь к щеке и спрашиваю:
—Не простили? Почему?
Она не может ответить, я знаю, но эта злость… Я думала, мы нашли общий язык, думала, болезнь сделала ее мягче, терпимее — и вот…
—Что я вам сделала?— вопрошаю едва теплящимся голосом.— Я была ребенком, брошенным собственной матерью, а вы повели себя так, словно я была монстром, призванным уничтожить вашего сына. Знаете,— не без горечи произношу я,— вы и сами неплохо с этим справились: ваши эгоизм и злоба испортили ему жизнь задолго до того, как в ней появились мы с мамой… Просто тогда это было менее заметно, а сейчас, полюбуйтесь, он одинокий мужчина, связанный по рукам и ногам вашей болезнью и собственной мнимой никчемностью. Что хорошего вы ему дали?— вновь вопрошаю я, и в ответ получаю очередную яростную вспышку.— Себя?— догадываюсь о ее значении.— Нет, фрау Штайн,— с насмешкой произношу я,— не хотелось бы вас разочаровывать, но вы тоже не мать года, уж поверьте мне!