Здесь, как и во всем доме, ничего не изменилось: такое чувство, словно мое прошлое законсервировали в этих стенах, подобно соленьям в погребке домовитой старушки, или плотно задраили, подобно отсеку подводной лодки — в любом случае, здесь даже запах, как мне кажется, тот же самый… Я почти ощущаю аромат маминых духов.
А потом вижу ее… книжную полку на стене. Не может быть! У меня стискивает горло, и я хриплю, старательно маскируя нахлынувшие эмоции мнимым приступом кашля.
—Это, должно быть, от пыли… Здесь лет сто никто не убирался,— говорит мне Патрик слегка виноватым голосом.
Я молчу — открой я сейчас рот хоть на полсантиметра, из него непременно исторглось бы отчаянное, полухриплое рыдание, которое колючим комком подперло мне горло.
Патрик сделал мне книжную полку… Я подхожу и легонько касаюсь ее пальцами: не видение ли это…
Нет, настоящая. Гладкая и… долгожданная.
—Сам сделал,— снова говорит Патрик.— Если хочешь, могу ее убрать…
Я так отчаянно машу головой, что даже хрустит в спинных позвонках. Ни за что не расстанусь с ней больше! Никогда.
Потом провожу рукой по застеленной покрывалом кровати и как будто бы слышу мамины слова: «Не кисни, принцесса, тебе понравится наш новый дом!» Ее давно забытый голос так явственно звучит в моих ушах, что я почти готова оглянуться, чтобы увидеть ту, что произнесла их сейчас …
Но мамы здесь нет.
Ее нет уже долгих девять лет…
Я сглатываю колючий комок и оборачиваюсь к Патрику:
—Хочу занять эту комнату. Можно?
И едва улавливаю в его голосе секундную заминку, когда он отвечает:
—Конечно, если ты хочешь.
—Хочу.
Сердце почти оглушает меня самое: оно еще никогда не клокотало с такой бешеной силой… Я прижимаю руку к груди и пытаюсь улыбнуться. Получается плохо…
7 глава
Вещей у меня немного, и переезд не занимает много времени: один полный багажник — и я в новом доме. Правда, следовало еще уладить юридические вопросы со старой квартирой, платить за которую мне предстояло еще целый месяц, то есть в принципе никакой спешки с переездом у меня не было, но…
Но мне не терпелось заселиться в старую новую квартиру!
Возможно, я просто жаждала инсценировать свое былое прошлое… примерить его на себе, как старое, но очень удобное платье — почувствовать себя собственной матерью, нашептывающей на ухо свое: «Не кисни, принцесса, тебе понравится наш новый дом!» А нравился ли он ей самой когда-нибудь?
Быть может — эта мысль никогда прежде не приходила мне в голову — она заранее выбрала Патрика моим будущим «папочкой» и только потому притащила упирающуюся меня в его квартирку на Визенштрассе? Неужели ее бегство было спланировано заранее? Неужели, когда мы лежали вечерами в нашей постели и болтали о том о сем, строя далеко идущие планы на будущее, она уже знала, что бросит меня и никакого совместного будущего у нас не было и быть не может в принципе? От этой мысли мне делается по — настоящему дурно, и я даже присаживаюсь на край кровати, точно так же, как в тот день, когда белый клочок бумаги из записной книжки перевернул всю мою жизнь…
Не могла же она и в самом деле быть настолько расчетливой… Не могла, ведь правда? Я всегда полагала, что той ночью, в которую она ушла от меня, мама действовала под влиянием порыва, некоего внутреннего импульса, внезапного побуждения — такое поведение было ей свойственно!— но думать о том, что она целенаправленно спланировала бегство от меня… Это было по-настоящему больно.
И тут же одергиваю себя: о чем ты вообще думаешь? Она — то, верно, считает, что мне еще и благодарной ей следует быть: ведь не бросила же она меня в грязном туалете на вокзале или в зачуханном отеле в незнакомом мне месте… Нет, она выбрала для меня Патрика.
На этой мысли я поднимаюсь и ставлю на книжную полку два своих любимых романа: «Джейн Эйр» и «Тэсс из рода Д'Эрбервиллей».
В субботу, как и было оговорено ранее, Килиан подхватывает меня у дома около десяти.
—Ты переехала?— только и спрашивает он, подавая мне мотоциклетный шлем.
—Отсюда до работы ближе, да и платить придется меньше,— отвечаю я парню, хотя об арендной плате между нами с Патриком не было сказано ни слова. Мне, если честно, было все равно: я просто хотела жить в этой квартире, даже если она обойдется мне в целое состояние… которого у меня, конечно же, нет.
Тот понимающе хмыкает и дает по газам, оглашая нашу тихую улицу ревом своего черно — белого «монстра». Я покрепче вцепляюсь в него руками, и мы несемся по дороге в сторону Шпальта — Килиан обещал мне самое «клубнично-расклубничное» утро из всех.
И слово свое намерен сдержать…
Мы съезжаем с дороги, немного не доезжая до озера Бромбахзее, и паркуемся у небольшого деревянного домика за огороженным сеткой клубничным полем — здесь уже стоит несколько машин и люди с разномастной тарой снуют между клубничными грядками, словно суетливые муравьи.
У меня текут слюнки от предвкушения…
—Привет, Каро, мы уже здесь!— обращается мой спутник к молоденькой девушке, сидящей в домике с телефоном в руках.— Ты не против, если мы немного похулиганим в твоих владениях, о повелительница клубничного поля?
Девушка корчит уморительную мордашку, а потом протягивает мне руку:
—Привет. Меня зовут Карина и я сестра этого клоуна.
—Ева,— просто отзываюсь я, мучительно соображая, а не ожидали ли от меня чего-то вроде «Ева, девушка твоего брата». Не могли ожидать… или могли… Но я ведь не девушка Килиана, не так ли? Или это только мое чисто субъективное мнение…
—Очень приятно, Ева,— улыбается Карина, и я замечаю на ее щеке такую же ямочку, как у брата. Только такие у нее с обеих сторон.— Можете идти вон туда,— указывает она рукой куда — то вправо,— там сейчас самая спелая ягода. И вот, возьмите для вида,— она протягивает нам картонную тару для клубники.— Смотрите животы не надорвите!
Я смущенно жмусь рядом с Килианом, который посылает сестре воздушный поцелуй, а потом мы идем в указанном нам направлении.
Ягоды клубники, умытые утренней росой и подсвеченные ярким июньским солнцем, выглядят такими маняще-привлекательными, что, кажется, я никогда не смогу ими насытиться… Яркий клубничный вкус растворяется на языке, обволакивая гортань сладким, незабываемым послевкусием… Это вкуснее всего, еденного мною доныне.
В какой — то момент ловлю на себе взгляд Килиана, который так и замирает с надкусанной клубничиной в руках.
—В чем дело?— в смущении замираю я.
Он улыбается.
—У тебя клубника на губах.— И делает шаг в мою сторону… Я поспешно отираю губы и отворачиваюсь.
Думаю, это был первый раз, когда он хотел меня поцеловать…