Повилика - читать онлайн книгу. Автор: Катерина Крутова cтр.№ 30

—Виктория, как твою мать?— успеваю спросить, пока дочь не погрузила нас в просмотр новых семейных хроник.

—Да, одно из родовых имен,— поясняет Лика, и мы вновь выпадаем из реальности, на сей раз в средневековье.

Юбка задрана до колен. Голые грязные пятки свешиваются через борт. Растрепанная коса почти достает до земли. Глаза цвета мира смотрят в лазурную синь. Алый рот распахнут и заливисто смеется. Зараженный девчачьим весельем рослый темноволосый мужчина беззаботно усмехается. Сильные руки толкают вверх по склону тачку со смешливой девчушкой лет семи.

—Когда я вырасту, куплю телегу и красивую гнедую лошадь, а еще коня. Хочу, чтобы у них родились жеребята. А ты бы что хотел, отец?— пытливые самоцветы ждут ответа. Мужчина смотрит с безграничной нежностью:

—У меня есть все, что можно пожелать, мое сокровище.

—Точно!— Полина вновь неожиданно прерывает сеанс погружения в чужую память.— Там дальше она будет играть со щенком, а потом отец перед сном у очага расскажет ей сказку, про девочку рожденную из цветка, что-то вроде «Дюймовочки». Мне часто снился в детстве этот сон. Теперь понятно почему.

Дочь смотрит на растерянную Лику, а я тем временем разглядываю игрушку — у лисы глаза — пуговицы из муранского стекла — в них завитки огня и золотые искры, голубые цветы на зелени трав, вкрапления коричневой умбры и черной сажи. В виденье, что хранит подушка — девочка с разноцветные глазами и океан родительской любви.

—Понимаешь?— заглядываю в бездонное море Ликиных глаз, пока Полина убегает в поисках «материала для исследований».

Жена задумчива. Признание дается ей с трудом — тяжело переосмыслить вбиваемые с детства непреложные истины.

—Твоя связь с родом крепка, так же как у Полины, как была у твоей сестры.

—Но я не вижу ее, точнее не видела до сегодняшнего дня. Все эти рассказы Хелены и восторги других заказчиков казались мне просто витиеватыми комплиментами, милыми странностями, не более того. Я настолько слаба, что не понимаю, что творю!— Лику вновь одолевает печаль.

—Чушь!— взвиваюсь, ловлю ее беспокойные пальцы и заставляю посмотреть в глаза.

—Ожидая ребенка, ты создала игрушку, хранящую беззаботное детское счастье и родительскую заботу. Расставшись со мной — соткала картину из сожалений и выбора твоей сестры. Ты точно радио улавливаешь волны пережитых эмоций и резонируешь с ними во время творчества.

—Слухач нашел свою частоту звучания,— улыбается жена и я удивляюсь точности метафоры. Лика — моя волна, резонансная частота, гармония музыки, звучащей внутри.

—Надо было раньше тебя выгнать, глядишь, и в себе бы быстрее разобралась.— Теперь она шутит, но грусть еще топчется за кулисами смятения, не позволяет в полной мере принять происходящее.

—Нашла еще одну!— с криком, достойным рвущегося в бой берсерка, в гостиную влетает Полина. В ее руках лоскутное покрывало, похожее узором на старинную мозаику или витраж. На нем белый цветок раскрывает лепестки навстречу яркому месяцу.

—На сегодня достаточно,— Лика встает и направляется в сторону мастерской. Полина недовольно фыркает, привлекая внимания и требуя продолжения просмотра сериала о приключениях далеких родственниц.

—Это одеяло я начала, когда встретила господина своего сердца, а закончила, когда смогла полноценно называться его Повиликой. Предполагаю, что вам, юная леди, такие картинки и чувства слегка не по возрасту,— с этими словами Лика забирает покрывало из рук опешившей дочери и ласково целует Полину в щеку.

—Спасибо, моя хорошая. Благодаря вам с папой, сегодня у меня второй день рожденья.

Уже на пороге мастерской жена оборачивается, смотрит на меня и выразительно подмигивает. Спешу следом — предчувствую, что и без магического вмешательства узнаю, какие мысли и желания скрывают разноцветные лоскуты.

*

На картине высился замок, и дорога петляла, упираясь в его ворота. Длинный локон русых волос извивался на молочно-белой коже, огибал аккуратные холмы и спускался до впадины пупка. Всадник стремился к замку, а тонкие пальцы в пятнах краски неторопливо ласкали изгибы и выступы живописного рельефа. На переднем плане длинное алое платье путалось подолом в высокой траве. Тяжелый бархат покрывалом лег на теплую землю и заалели губы, измятые ненасытными поцелуями.

—Матеуш… Мой дар. Мое отдохновение…— шепот сливался с шелестом листвы, обжигал и холодил, вырывался, неудержимый, и растворялся в ответном:

—Amore mia, tresoro Повилика.

Он мог нарисовать ее портрет и в темноте с закрытыми глазами. Все черты навечно отпечатались в памяти за тот месяц разговоров и робких взглядов, что провели они в замке барона под присмотром слуг. Для церковных полотен позировать не было нужды. Но художник требовал воздух и прекрасную мадонну, а Повилика расцвела, мягкой силой и ночными ласками склоняя утомленного Ярека расширить границы дозволенного. И вот с начала лета баронесса с малышкой Викторией, Шимоной и парой слуг зачастили на пикники. Живописец поспевал следом, писал наброски и задумчиво грыз черный мел итальянского карандаша, задерживая на госпоже взгляд дольше положенного приличием. Когда б барон Замен хоть мельком заглянул в рисунки Матео, и десяток ударов плетью показались бы малой карой. Обнаженная, в одеянии длинных волос, точно Венера из морской пены, из побегов травы и лоз дикого винограда, пьянящая и неземная, представала на них во всей красе Повилика. Образ ее — недоступный, манящий, заполонил сны, лишил покоя, запутал мысли. Он помнил ее запах — то сладкий и тяжелый, как цветущий ландыш, то теплый успокаивающий, подобный нагретой солнцем сосновой коре. Он чувствовал ее вкус — обжигающий, живительный, как глоток ледяной воды в палящий зной, и тягучий, терпкий, словно выдержанное вино из заизюмленного винограда. А тело его жаждало вновь ощутить прикосновение ее рук — робкое и несмелое сначала, требовательное и жадное во власти страстей.

Но приставленные пажи опекали госпожу, старая служанка блюла приличия, а познающая мир малютка требовала внимания матери. Порывистое откровение под покровом ивы, сблизившее двоих, отступало в реальность легенд и сказаний врунов-менестрелей. Миновал месяц больших трав и в разгаре было цветение. Недоступная близость желаньем терзала душу Матео. Чувства меж ними звенели натянутой струной, сияли ярче солнечных бликов на поверхности бездонного озера, в котором мучимый жаждой любви Зайзингер тонул каждую ночь. И каждый день с упоением одержимого выводил на холстах и бумаге милые черты. Он пытался забыться с одной из доступных девок, что терлись при постоялом дворе, где художник снимал комнату. И даже выбрал ту, что статью и цветом волос походила на баронессу. Но платные ласки и купленные стоны не притупили страсть, а вызвали ярость к себе и отвращенье к ни в чем не повинной шлюхе. Не то, не так, не с той! Седлав коня, среди ночи Матео прискакал под стены замка Замена и мучил себя, точно тать, рыскающий в ночи в поисках наживы. За дубовыми ставнями, сокрытая от глаз увитыми плющом и виноградом стенами, его Повилика в этот миг отдавалась другому. Художник стонал от бессилия, сдавленно рычал, до крови прикусывая губы, но не мог перестать представлять, как покорное тело прогибается под властью законного супруга. А он — грешник, прелюбодей — на земле горел, как в Геенне, сжимая рвущуюся плоть, толкаясь в ладонь, как в желанное лоно.