Я отвел уклончиво:
–Когда понимаешь, что надо выполнить свой долг, приходится забыть о личном.
–Тогда ты юн,– определила она.– Это у них пока надеждою горим, пока сердца для чести живы…
–Ум ленивее тела,– сообщил я ей новость,– шевелюсь только потому, что припекло, и все летит в пропасть… Раньше было просто, нравственные качества нормального человека вполне заменяли законы.
Она фыркнула:
–А много нормальных? Остальным нужны законы!
–Не спорю,– согласился я.– Но я нормальный.
Она прямо посмотрела мне в глаза.
–Поняла, поняла. Но закон всегда закон, а ты всегда нормальный?
–Всегда,– сообщил я.
Она вздохнула.
–Если человек не испытывает желания преступить хоть одну из десяти заповедей, значит, с ним что-то не так. Потому законы не зря!
–Не зря,– согласился я.– Но есть кое-что выше закона. И Сулла это понял.
Она мгновенно насторожилась, хотя не подала виду, так же спокойно и расслабленно сделала последний глоток, опустила очень замедленно чашку на стол и прямо посмотрела мне в глаза.
–Кажется, я понимаю…
–Народ переубедить можно,– сказал я невесело,– но с терапией опоздали, осталась хирургия. Ее результат виднее, это понимает сразу даже самый простой.
Она сказала ровным голосом, не меняя выражение лица:
–Физическое устранение?
Я кивнул.
–Если звезды шоу-бизнеса начнут дохнуть от передозировки, а звезды спорта от инфарктов и прочих инсультей, это же нормально? Народ примет со злорадством, а на общество подействует оздоравливающе. Сейчас школьницы мечтают стать эскортницами, а так, глядишь, передумают, когда увидят, какая у тех жизнь короткая.
Она взглянула с некоторым испугом.
–Убивать и женщин?
–У нас разве не равноправие? Во-вторых, эскортницы не женщины, а те же грязные бляди, только почище и подороже.
Она вздохнула, взглянула с осуждением, мало кто из женщин не мечтает хотя бы часть жизни провести в роли эскортниц в обществе миллионеров на яхтах и роскошных курортах для высшего света.
Я молчал, непонятно как примет такие жесткие реалии, она наконец вздохнула, поднялась из-за стола и начала собирать чашки.
–Переоденусь,– сообщила она усталым голосом.– А то эта блузка службой пахнет.
–Иди,– сказал я,– сам помою. Уже как-то пробовал.
Она невесело улыбнулась.
–Ну да, ты же холостяк, справишься.
Глава 7
Прикрыла за собой дверь ванной, но неплотно, чтобы я мог при желании заглянуть или присоединиться, но я лишь проводил ее взглядом. Похоже, тряхнул здорово, даже не двигала задом, хотя догадывалась, что смотрю вслед.
Человеку, чтобы разорвать свои цепи, дозволены все средства без исключения. А эта гребаная демократия приковала нас к корыту, и мы счастливы, что стыдно и позорно. Да, народ всю свою историю голодал, но сейчас наконец-то сыт, и некоторые уже начали поднимать голову от корыта…
Что правильнее: бить по этим головам или же помочь остальным взглянуть на небо? Критиковать может любой дурак, и почти все из них именно этим и занимаются.
И все же, убрав два-три десятка сволочей, разрушающих общество, я тем самым сберег для планеты кислород и не допустил загрязнения экскрементами этих существ.
Она вышла уже свежая, женщины наконец-то научились одеваться быстро в этом жестком мире, где за мужчин приходится конкурировать, блузка с глубоким вырезом, брюки сменила на миленькие шортики, что и понятно, ноги отшейпинговала длинные и безукоризненной формы.
Я сказал с подчеркнутым восторгом:
–Элита!.. Тебя нужно клонировать, чтобы красивые женщины не исчезали в океане толстух.
–Вот еще,– сказала она недовольным голосом, но польщенно заулыбалась.– Я старалась, цистерны пота пролила в спортзале, а другим просто так?
–Для человечества,– напомнил я строго,– никакие жертвы не чрезмерны.
–Не дамся,– отрезала она.– Пусть тоже помучаются. Я злая. Спасибо, что помыл посуду! Трудно было?
–Конечно,– подтвердил я.– Целых две чашки! Пойду прилягу, не против?
Она сказала милостиво:
–Иди-иди. У меня там лучшая перина из Габриэля Маркеса.
Вошла в спальню за мною следом, прыгнула на постель, но глаза оставались серьезными, легла ко мне лицом.
–А ты злой?
Я сдвинул плечами.
–Должен быть злым, но не получается. Люди в массе своей не видят, что их стремительно несет в пропасть, а те немногие, кто видит… те ну… абсолютно интеллигентно пассивные.
–Обязательно в пропасть?
–Сама видишь,– сказал я.– Все ускорилось, а человечек тот же. Разумная душа, владеющая телом, так было в Средние века, а сейчас тело владеет всем на свете! И только оно в центре внимания. И реакции те же. Сейчас целые эпохи проносятся за недели!..
Она вздохнула.
–Но нельзя же… даже астрологов и прочих истреблять вот так просто?
–А как можно?
–Просвещением,– ответила она и, судя по моему лицу, сама ощутила, насколько это прозвучало жалко и беспомощно,– культурой, повышением образования…
Я сказал с сочувствием:
–Не успеваем. Прогресс уже не поезд, а реактивный самолет. Да и кто станет образовываться, когда ему и так хорошо?.. Вся цивилизация, да и культура, оказались заточены под дурака и для дурака!..
Она сказала уже больше по инерции:
–Никто не должен принимать решения за народ…
–А я не народ? Когда говорят «народ», почему подразумевают только самых тупых и неразвитых?..
–Их большинство, а демократия – правление большинства.
Я сказал зло:
–В жопу такую демократию! Править должны умные.
Она посмотрела на меня исподлобья.
Но я промолчал, что-то у нас пошло не так, странно лежать в постели с полуобнаженной женщиной и говорить о судьбах человечества, но когда заводишься, нужно как-то стушевать ситуацию.
–Культура,– сказал я,– здорово… но сиськи – это сиськи. Сними маечку. Пусть участвуют в разговоре.
Она с готовностью сбросила и шортики, сказала с вызовом:
–Давай без дискриминации! Пусть я вся буду участвовать.
Я направил поток крови в оба пещеристых тела, Рафаэлла довольно засмеялась и потянулась ко мне всем телом.
И хотя мы давно не подростки, ритуал знаком во всех деталях, но эволюция сумела сделать это занятие самым зовущим и сладостным, иначе жизнь вообще бы прекратилась, и планета осталась бы голой и каменистой, как спутники Сатурна.