Так что надо было искать крысу в Комитете пожирнее, чем Аркаша. Этот мелкий мышонок, а не крыса. То есть вина его минимальна. Но о том, что Макаров уже взял его «за хибот», уже знают, наверное, все «в доме». И если сейчас спустить его с крючка, та самая жирная крыса сообразит, что Макаров сделал нужные вычисления. И либо затаится, либо атакует. А это нам не с руки. Так что, прости, Аркаша, ничего личного.
—…а герой тут ты один, остальные просто работают, как могут.
Виктор вздрогнул. Кажется, он настолько ушел в себя, раскладывая в голове пасьянсы, что выпал из реальности. Но, судя по окончанию фразы Менделея, получалось, что «отсутствовал» он какую-то долю секунды. Виктор с трудом удержался, чтобы на его лице не отразилось изумление. Он всегда быстро соображал. Но сейчас посрамил самого себя. Если голова и дальше будет работать в таком темпе и режиме, он либо скоро станет лучшим следователем страны, либо отправится восстанавливаться в статусе нормального человека в «Кащенко».
—Все, хорош меня перед дамой захваливать. Она и так знает, что я герой,— оборвал Макаров стенания доктора.— Выкладывай, что у тебя по последнему телу.
Менделей вздохнул и начал выбираться из-за стола.
—Пойдемте, молодые люди, я вам все покажу на месте.
—Нет,— резко сказал Виктор.— Нет времени. Выкладывай на словах.
Он проигнорировал удивленный и даже возмущенный взгляд Карпова, лишенного, можно сказать, театральных подмостков и вынужденного отыгрывать свой спектакль в гримерке. Но Виктор не мог себя заставить пойти в прозекторскую и увидеть холодное, затвердевшее тело той, кого он вчера любил и предал, на холодном «разделочном столе», с вскрытым черепом и грудной клеткой.
—Что вы хотите знать, молодой человек?— оскорбленным тоном спросил Менделей, усаживаясь обратно в свое вертящееся кресло.
—Все, но без подробностей и живописания,— Виктор уловил недоуменный взгляд Ирочки и добавил:— Пропускай все стандартное, заострись на том, чего не было в других случаях или что тебе показалось необычным. Хотя бы на полграмма необычным.
Карпов задумался, недовольно выпятив нижнюю губу.
—Да тут все необычно!— хмыкнул он, наконец.— Ее не пытали. Ей не отрезали палец ни при жизни, ни даже посмертно, как последней жертве. Но это те же люди, однозначно.
—Почему?
—Ее вырубили тем же редким нейролептиком, что и последнюю жертву. Ни в одном из остальных случаев он не применялся. Аэрозоль с очень близкого расстояния. Причем часть аэрозоля попала на волосы и одежду. В этом не было бы ничего странного — аэрозоль же. Но его довольно много даже на спине. То есть я могу предположить, что его распыляли в закрытом пространстве. Небольшом закрытом пространстве. Не знаю — в лифте…
—Или в машине,— вставила молчавшая до этого момента Ирочка. Она почему-то робела в присутствии Менделя Джалиловича. Он подавлял ее своей энергией.
—Или в машине,— кивнул патологоанатом.— Так вот ее вырубили, а потом в бессознательном состоянии задушили шнуром.
—Струной,— задумчиво сказал Виктор.
—Нет, именно шнуром. Очень тонким шнуром. Причем очень необычным шнуром!
—Что ты имеешь в виду?— насторожился Макаров.
—На коже в районе странгуляционной борозды я обнаружил частицы волокон органического происхождения,— в голосе Менделея послышались торжествующие нотки.
—Ну,— поторопил Виктор.— Веревка. Пеньковая, льняная, шелковая — да какая угодно.
—Нет, дорогой мой. Не какая угодно. У меня не получилось сразу идентифицировать материал. И это очень странно. Пришлось покопаться. И я смог в международной базе данных отыскать даже не соответствие, а подобие. Ты будешь смеяться, но это паутина.
Макаров уставился на Менделея с недоумением.
—Что значит — паутина?
—То и значит. Клейкая нить, которая вылезает из жопы паука.
Только не нашего.
—Не нашего? А какого? Вражеского?
—Можно и так сказать. У нас ведь с Японией до сих пор не заключен формальный договор об окончании войны? Или я отстал от жизни?
—Ты имеешь в виду, что это паутина японского паука?
—Ты чертовски догадлив,— саркастически хмыкнул патологоанатом.— У меня где-то даже было записано точное название. Латынь никогда не была моим сильным местом.
—Nephila maculata,— задумчиво пробормотал Виктор.
—Ого!— удивился Менделей.— Открываешься с неожиданной стороны. Паучков в детстве изучал?
—Что?— Виктор потряс головой, возвращаясь в реальность.
—Откуда, говорю, ты латинское поименование сего членистоногого знаешь?
Виктор хотел еще больше удивиться, но, заметив восторженный взгляд Ирочки, не стал этого делать. Тем более что через секунду и сам сообразил, что из его уст вырвалась латинская фраза, смысла которой он не знал еще мгновение назад. Эти внезапные погружения и просветления начали его немного напрягать. Нет, они явно ему помогали. Но такая помощь намекала на некие проблемы в его голове, которая, по всей видимости, хранила в себе что-то такое, о чем он сам понятия не имеет.
К тому же начала болеть голова. Точнее, не то чтобы прямо болеть. Скорее, возникло тягостное неприятное ощущение, что голова его набита мокрым песком, тяжесть которого смещена к затылку. Плюс зуд в районе чертова шрамика на границе роста волос. Виктор уже начал понимать, что неприятные ощущения в районе шрама — это сигнал к проявлению каких-то необычных состояний. Но он еще не установил какие именно ощущения и к каким именно проявлениям ведут. А главное — не понимал, с чего вдруг эта то ли напасть, то ли дар, откуда он взялся и чем это грозит. Но на данный момент нужно по максимуму использовать то, что на него так неожиданно свалилось.
—Я в школе хорошо учился, уроки не прогуливал и всегда делал домашнее задание,— вяло отшутился Виктор.
—Но что означают следы паутины?— спросила Ирочка.— Не могли же жертву задушить веревкой из паутины? Слишком экзотично для наших широт.
Боль в затылке полыхнула лазерным лучом, резанув по казалось обнаженному мозгу. Полыхнула и тут же погасла, оставив после себя даже не эхо боли, а страх. Страх ее возвращения. Боль была такой короткой, что Виктор не успел даже охнуть. Только устало привалился спиной к стене, борясь с желанием попросить стул. Не хотел, чтобы его мгновенную слабость заметила Ирочка. И тем более — Мендель Джалилович Карпов, обладавший зоркостью Виннету и проницательностью Эркюля Пуаро. Бог знает, к каким выводам может прийти этот эскулап, предпочитающий общество мертвых компании живых.
—Это означает, Ирочка,— глухим голосом произнес Виктор,— что наш уважаемый эксперт все же немного ошибся в выводах.
—Это в каких же?— ревниво вскинулся Менделей.
—Это не веревка. Это именно струна.
—Струна?— Патологоанатом скептически хмыкнул.— Из паутины? Что за ерунда! Я, простите, как полагается еврейскому мальчику, с детства приучен к скрипке, будь она проклята, тогда как мои татарские корни гнали меня на футбольную площадку.