— Да что вы говорите!
— Ну, сами знаете. Хамят и поднимают бучу.
Марша хмурится и откидывается на спинку кресла:
— И что вы тогда делаете, чтобы навести порядок?
— Ну, обычно кидаюсь стульями! Шутка! Да всё как обычно — велю выйти и тому подобное.
— Хм… Понятно. — Марша ничего больше не говорит, но на лице ее написано глубокое неодобрение. Глаза ее возвращаются к бумагам на столе, и Эмма думает, когда наконец-то начнется разговор о ее книге.
— Что ж, — говорит Марша, — должна сказать, ваш английский гораздо лучше, чем я думала.
— Простите?
— Ну, вы так бегло говорите по-английски. Как будто прожили в Англии всю жизнь.
— Но… так и есть.
Марша смотрит на нее раздосадованно:
— Но в вашем резюме другое сказано.
— Не поняла?
— В вашем резюме говорится, что вы немка!
И как ей теперь исправить ситуацию? Притвориться немкой? Ничего хорошего из этого не выйдет. Немецкий она не знает.
— Нет, я англичанка, уж поверьте, — говорит Эмма. И думает: что за резюме? Никакого резюме она не посылала.
Марша качает головой:
— Извините, мы, кажется, не понимаем друг друга. Ведь вы у меня на двенадцать тридцать?
— Да! Думаю да. Или нет?
— Вы няня? Вы насчет работы няней?
* * *
— Погоди-ка… а у меня есть репутация?
— Ну, вроде как. В шоу-бизнесе.
— И что обо мне говорят?
— Ну… тебя считают ненадежным, вот и всё.
— Ненадежным?
— Непрофессионалом.
— Это как понимать?
— Ну, ты выпиваешь. Еле языком ворочаешь на съемочной площадке.
— Эй, да я никогда…
— А еще ты сноб. Люди считают тебя снобом.
— Сноб? Я не сноб, я просто уверен в себе!
— Декс, я просто повторяю, что люди говорят.
— Люди? Что за люди?
— Люди, с которыми ты работал.
— Серьезно? Ну надо же…
— Я вот что хочу сказать. Если тебе кажется, что у тебя проблемы…
— Не кажется.
— …сейчас самое время обратить на них внимание.
— Но у меня нет проблем.
— Ну значит, мы в шоколаде. А пока дам тебе совет: подсократил бы ты свои траты. По крайней мере, в течение пары ближайших месяцев.
* * *
— Эмма, простите, ради бога…
Она направляется к лифтам со слезами на глазах, сгорая от стыда, Марша идет за ней по пятам, а Стефани семенит за Маршей. Из кабинок выглядывают любопытные, наблюдая за процессией. Так ей и надо, наверное, думают они, нечего строить воздушные замки.
— Простите, что потратила ваше время, — извиняющимся тоном произносит Марша. — Вам должны были позвонить и отменить встречу…
— Ничего, вы не виноваты, — бормочет Эмма.
— Стоит ли говорить, что моя ассистентка получит по первое число?! Вы уверены, что не получали сообщение? Я не люблю отменять встречи, но у меня просто руки не дошли прочесть вашу рукопись. Я бы сейчас ее бегло просмотрела, но, оказывается, бедняжка Хельга все это время ждала в зале для совещаний…
— Я все понимаю.
— Стефани заверила меня, что вы очень талантливы. Мне очень хотелось бы прочесть ваши работы…
Эмма подходит к лифту и с силой нажимает кнопку вызова:
— Да уж…
— Ну, по крайней мере, будет чем повеселить друзей!
Повеселить друзей? Она тычет в кнопку лифта, точно пытается выколоть глаз. Да не хочет она веселить друзей; она хочет изменить свою жизнь, вырваться из этого болота, а не веселить друзей! Вся ее жизнь — сплошные веселые истории, бесконечная вереница анекдотов, а ей хочется хоть раз сделать что-то стоящее. Хочется добиться успеха или хотя бы надеяться на это.
— Боюсь, на следующей неделе встретиться не получится, я уезжаю в отпуск, поэтому придется подождать. Но до конца лета непременно увидимся, обещаю.
До конца лета? Месяц за месяцем будет идти без изменений. Она снова нажимает кнопку лифта и молчит, как насупившийся ребенок: пусть мучаются. Они ждут. Марша, которую происходящее как будто нисколько не смущает, изучает ее внимательными синими глазами.
— Скажите, Эмма, а чем вы в данный момент заняты?
— Работаю учительницей английского. В средней школе в Лейтонстоуне.
— Наверное, это очень сложная работа. Как у вас находится время писать?
— Я пишу по вечерам. По выходным. Иногда рано утром.
Марша прищуривается:
— Должно быть, вы действительно увлеченный писатель.
— Это единственное, чем мне сейчас хочется заниматься, — говорит Эмма, не только удивляясь собственной искренности, но и сознавая, что это действительно правда. За ее спиной открываются двери лифта, она смотрит через плечо и почти жалеет, что нужно уходить.
Марша протягивает руку:
— Что ж, мисс Морли, до свидания. С нетерпением жду нашей следующей встречи.
Эмма пожимает ее длинные пальцы:
— А я надеюсь, вы найдете себе няню.
— Я тоже. Последняя оказалась просто психопаткой. Вы-то, конечно, вряд ли согласитесь? Почему-то мне кажется, вы весьма подходите на это место. — Марша улыбается, и Эмма отвечает улыбкой; Стефани за спиной у начальницы закусывает губу, шепчет: «Прости-прости-прости» — и показывает жестом, чтобы звонила.
Двери лифта закрываются; Эмма сползает по стене, кабина падает вниз с высоты тридцати этажей, и Эмма чувствует, как волнение сменяется унылым разочарованием. Сегодня в три часа утра она не могла уснуть и все представляла, как она и ее редактор спонтанно решают вместе пообедать. Вот она пьет холодное белое вино в модном ресторане на крыше небоскреба, развлекая новую знакомую забавными историями из школьной жизни… И вот как вышло — ее вышвырнули на улицу меньше чем через двадцать пять минут после появления в редакции.
В последний раз она была на южном берегу Темзы в мае, праздновала результаты выборов, но теперь от той эйфории даже следа не осталось. Поскольку у нее якобы желудочный грипп, она не может даже пойти на учительское собрание. Ну и что, все равно ее там ждут лишь очередные конфликты, упреки, злые инсинуации. Чтобы развеяться, она решает прогуляться и идет в направлении Тауэрского моста.
Но даже прогулка по Темзе не способна поднять ей настроение. В этой части набережной идет ремонт; всё в лесах и завешено брезентом, а здание электростанции на южном берегу кажется облезлым и унылым в летний полдень. Она проголодалась, но по пути нет ни одного кафе, да и не с кем туда зайти. Звонит телефон; она роется в сумке, обрадовавшись возможности поделиться своим негодованием, и слишком поздно понимает, кто звонит.