Треньканье в соседней комнате внезапно обрывается, и она слышит шлепанье шагов по квартире. На кухне включается кран. Эйр дотягивается до окна и приоткрывает его. Прохладный воздух влетает в комнату, и она делает глубокий вдох. Она в одной футболке и трусах, так что кожа быстро покрывается мурашками, когда Эйр высовывается из окна. Правой рукой она чувствует касание какого-то предмета, лежащего на карнизе, мягкого и нежного как пух. Черный дрозд с ярко-желтым клювом и такими же ободками вокруг глаз, видно, разбился о стекло. Она не может побороть желание дотронуться до него. Тельце ссохлось и затвердело. Словно он и не был никогда живым.
На кухне Сесилия разбирает посудомойку, доставая из нее непарные чашки и тарелки. Сестра красива, но ее отличает излишняя худоба и бледность. Волосы коротко подстрижены, почти ежиком, что очень идет ее миленькому кукольному личику. У ног Сесилии разлегся Сикстен, здоровенный мощный ирландский волкодав с косматой коричневой шерстью с черными подпалинами.
–Как ты?– спрашивает Эйр, заходя на кухню.
Сесилия испуганно вздрагивает, а Сикстен поднимается со своего места.
–Прости, я думала, что меня слышно.
Сесилия демонстрирует одну из тарелок, треснувшую, с зазубриной на краю.
–Неужели мы не могли привезти хоть что-то свое из кухонных принадлежностей? Даже если ты считаешь, что мы тут долго не задержимся, уж пару чашек и тарелок-то можно было упаковать.
–Ты хоть сколько-то поспала?– спрашивает Эйр с зевком.
–Не знаю. Не особо. А ты?
–Где-то часок.
Они улыбаются друг другу. Такими репликами они обменивались не раз.
–О мое окно разбился черный дрозд,– говорит Эйр.
Сесилия вздыхает.
–Я тоже вчера видела мертвого дрозда, у входной двери. Я думала, они улетают на зиму.
–Там моя одежда?– Эйр указывает на стиральную машину, в которой крутятся мокрые джинсы.
–Да, вся ванная провоняла. Никогда не понимала тех, кому нравится запах моря. От него несет дерьмом.
–Прости, надо было сразу, как вернулась, кинуть их в машинку.
–Тут бассейн всего в двух километрах. Работает допоздна. Даже по твоим меркам.
Эйр пропускает ее слова мимо ушей, включает воду и дожидается, пока не потечет совсем холодная. Потом склоняется над раковиной и делает несколько глотков, после чего отирает рот и подбородок. Сесилия со стуком ставит рядом с ней треснутый стакан.
–Как все прошло вчера?– спрашивает она.– Видела ее, эту комиссаршу? Разыскала?
–Да.
–Ну и как она?
Эйр пожимает плечами.
–Не знаю. Усталая. Вымотанная.
–И что вы делали?– продолжает расспрашивать Сесилия.– Ну то есть, вы же там обе были в воскресенье.
–Да ничего особенного.
–Ну да…
–Просто кто-то утонул. Ну не то чтобы утонул, технически она себе перерезала…
Эйр останавливается на полуслове, заметив, с каким ужасом Сесилия уставилась на нее.
–Да,– произносит Эйр, смутившись под взглядом сестры,– в мире полно тех, кому охота расстаться с жизнью. Что тут скажешь?
–Может, пропустишь ту часть, в которой утверждаешь, что там не было ничего особенного?
Эйр передергивает плечами, у нее нет сил ни на поучения, ни на ссоры. На столе лежит нетронутый пакетик из аптеки, она открывает его и достает бутылочку с метадоном.
–У меня от этой дряни раздражение,– протестует Сесилия.– Всю ногу обсыпало. Смотри!
Она задирает одну штанину и показывает Эйр расчесанную экзему. Краснота тянется по всей голени.
–Полный отстой.
–Я знаю,– отвечает Эйр и обнимает ее.
–Ненавижу все это.
–Но ты знаешь, что тебе нужно его принимать,– произносит Эйр.
Сесилия высвобождается, шмыгает носом и снова принимается разбирать посудомоечную машину. Телефон Эйр, лежащий на кухонном столе, начинает вибрировать. Сесилия подскакивает от неожиданности, роняет тарелку, та падает и разбивается вдребезги.
Санна осторожно вылезает из машины и расправляет одежду. Беззвучно мигающие синие огоньки пляшут по ее лицу, пока она пишет Эйр очередное сообщение: «Это снова я. Где ты?»
Квартал, в котором она находится, расположен у самых городских стен. Роскошные виллы, сады, за которыми ухаживает рука профессионала. Все пропитано единым духом благополучия, несмотря на то что дома построены в разные периоды и принадлежат разным архитектурным стилям. От них веет процветающей и безмятежной защищенностью. Большие окна, красивые двери, широкие подъездные дорожки и величавые деревья с идеально подстриженными кронами притягивают взгляды в довольно заурядном во всем остальном городишке с крошечными домиками и тесными улочками.
Ближайший к ней дом выглядит как настоящая вилла мечты, окруженная изумительным зеленым газоном. Впрочем, сейчас он огорожен сигнальной лентой, а по саду расхаживает несколько ее коллег. В другое время она поспешила бы к ним, но сегодня чувствует себя уставшей. Мысли о девочке в карьере терзали ее с самого пробуждения. И у нее нет никакого желания прерывать их и отправляться в благополучный дом в элитном районе города, где произошло непредумышленное убийство богатой пенсионерки.
В ожидании Эйр она пьет кофе, купленный на бензоколонке. У дежурного, который звонил ей, был осипший голос, он прокашлял, что ей нужно срочно прибыть на место. Кража со взломом и что-то про труп. Йон Клинга и еще кто-то из коллег уже на месте.
Йон неожиданно оказывается рядом с ней. У его одеколона резкий запах. Спиртовой, с нотками лимона, он накатывает на нее удушливой волной.
–Там просто жуть какая-то,– пыхтит он так, словно ему не хватает воздуха.– Ты чего здесь стоишь? Почему внутрь не заходишь?
Подтянутый, с зачесанными, как сегодня, волосами, он выглядит довольно стильно. И ему это хорошо известно. Он ниже ее по рангу, но ведет себя с ней начальственно. По-доброму. С позиции более сильного. Такими все и представляют себе полицейских, надеясь, что они защитят их от маньяков в белых фургонах, которые только и ждут, как бы кого похитить и убить.
Блестящие охотничьи сапоги – единственный намек на его склонность к крайним мерам в отношении закона и порядка. Мало кто знает, что под полицейской формой на груди у него вытатуирована красная свастика. Он уже пытался свести эту старую татуировку, сделанную в юности. Она видела ее как-то раз, когда он переодевался в управлении, думая, что рядом никого нет. Он заметил, как она таращится на его грудь, но не успел ничего сказать, прежде чем она снова вышла из кабинета. На следующий день он сделал вид, что ничего не произошло, и поприветствовал ее, как всегда широко улыбаясь.
И теперь вот стоит и улыбается. Непринужденно и доброжелательно, но без теплоты. В руке у него фонарик, который кажется совсем тусклым в брезжащем свете утреннего солнца.