–«Инвестирован», как сказали бы кандры,– закончил Вакс.– В нем хранится взятая у человека с помощью гемалургии часть души. Это вроде… батарейки с жизненной энергией.
–То есть это нечто вроде трупа?– Мараси заметно поежилась.
–Орудие убийства – уж точно.– Стерис отключила горелку.
–Вакс,– неуверенно сказала Мараси,– когда я вынимала штырь из Цикла, тот начал болтать какой-то вздор. Вроде Майлза перед казнью.
–Что он говорил?– Вакс отвлекся от эксперимента.
–О людях в золотом и красном, как и Майлз. А потом… про пеплопад, как при Катаклизме. Возвращение дней тьмы и пепла.
–Это невозможно,– ответил Вакс.– Земля теперь иначе устроена. Пепельные горы либо уснули, либо прекратили существование. Тектоническая активность нулевая. Никаких пеплопадов не будет.
–Уверен?– спросила Мараси.
Вакс задумался и покачал головой:
–Когда Гармония показал, как планету охватывает влияние Трелла, даже он казался сбитым с толку. Нашему миру и нашему богу всего лишь триста пятьдесят лет от роду. Есть сущности куда более древние. И куда более коварные.
В лаборатории установилась тишина; лишь электрическая плавилка тихо гудела, пока Вакс не отключил ее.
–Значит, придется нагонять.– Стерис постучала карандашом по планшету.– Что дальше?
Нужно признать, в громадных очках и массивном переднике-бронежилете поверх нарядного платья она действительно выглядела мило. Вакс заметил, что из кармашка платья торчит его галстук.
–Спектроскопия,– ответил он.– Пожжем стружку.
–Подождите,– перебила Мараси.– У вас же не вышло его расплавить. Как жечь будете?
Вакс прошелся по штырю напильником, подбирая стружку на кусок картона.
–Мараси, почти любой металл можно поджечь, если взять очень маленький кусочек и использовать достаточно кислорода. С гармониумом получилось, хотя он тоже не полностью расплавился.
–Как-то это… странно?
–Пожалуй,– ответил Вакс.– Но у нас тут, как уже было подмечено, божественные тела.
Он настроил спектроскоп, поджег стружку с помощью кислородопровода и принялся ждать результатов. Затем снова нагрел кусочек металла, пока тот не начал излучать световые волны, и снял показания. Наподобие сейсмографа, машина была оборудована карандашом, который бегал по бумаге, только здесь верхние и нижние точки означали оптические частоты. Различным элементам соответствовали различные световые структуры.
На этот раз прибор начертил прямую перпендикулярную линию – полный спектр. Однако в самом конце спектра, в красной зоне, машина вдруг попыталась задрать линию выше максимума, что было бы невозможно, не столкнись Вакс уже однажды с таким ее поведением.
Он ослабил крепление карандаша и перезапустил прибор. Снова полный спектр до красной зоны, после чего держатель рывком соскочил с бумаги.
–Похоже, у нас действительно божественный металл,– выдохнул Вакс.
–Точно,– согласилась Стерис, делая пометки в темноте.
–Объясните тупому констеблю, что происходит,– подала голос Мараси.– Что это доказывает?
–Штука сложная,– ответил Вакс.– У каждого элемента есть характерная особенность, своего рода визитная карточка, выражающаяся в спектре излучения при нагревании. По ней можно определять элементы и сплавы, как по отпечаткам пальцев опознавать людей.
–Этот металл,– добавила Стерис,– каким-то образом излучает полный спектр, словно состоит из чистого белого света. Но в красной зоне происходит нечто странное, как будто есть еще некий потусторонний свет, который машина не может распознать.
–Я такое только раз видел,– сказал Вакс.
–У гармониума?– догадалась Мараси.
–Да.– Он постучал по столу и помотал головой.– Многие свойства этих металлов противоречат законам физики. Я как будто экспериментирую с чем-то опасным и неподвластным уму.
–Пора в бункер?– спросила Стерис.
–Думаю, это будет разумно,– ответил Вакс.– Особенно если собираемся опустить стружку в кислоту.
«Бункером» Стерис называла небольшой укрепленный бокс, встроенный в заднюю стену подвала. Площадью в три фута и на три фута углубленный, отделанный алюминием и сталью, он был оснащен массивной, как у сейфа, дверью. В дверь было встроено толстое и крайне прочное смотровое стекло; ее не могла взять ни граната, ни взрыв в результате химической реакции между эттметаллом и водой.
Эттметалл – он же гармониум – был крайне нестабилен. Его необходимо было держать в масле, так как он вступал в реакцию даже с воздухом. Не зная, как на кислоту отреагирует треллиум, Вакс перенес все необходимое в бункер и запер дверь. Снаружи он с помощью тонких механических манипуляторов мог бросить по кусочку треллиума в каждую из десяти пробирок с кислотами и две пробирки со щелочью.
На гармониум не действовали кислоты, но с новым металлом стоило попробовать. Любая мелочь могла стать зацепкой, помочь понять. Пока Вакс работал, Мараси подошла к стене, где они со Стерис развесили заметки с идеями, результаты экспериментов и прочие записи относительно гармониума. Ржавь… самой старой было уже больше пяти лет. Вакс едва не впал в уныние, подумав, сколь малого они с тех пор добились.
–Ничего себе,– произнесла Мараси, читая записки.– Я впервые все это вижу… Вы хотите его разделить?– Она повернулась к Ваксу.– Разбить гармониум на базовые металлы? Создать атиум?!
Он оглянулся на нее, продолжая опускать стружку в кислоту.
–Не только атиум…– продолжала Мараси.– Лерасиум – это металл, который создал рожденных туманом. Так говорится в дневниках Гармонии. Алломантия появилась, потому что Вседержитель дал своим последователям лерасиум; они сожгли его и изменились. Эти мифические рожденные туманом обладали невероятной силой. Вы хотите это повторить?
–Нет,– возразил Вакс.– Я хочу понять, можно ли это повторить.
–За столько лет вы так и не сказали мне, зачем вам больше эттметалла. Я думала, вы работаете над проектом воздушного корабля, как и все!
–Мы почти ничего не добились,– ответил Вакс, закончив эксперимент и отойдя от бункера.– Мараси, разве ты не видишь? Круг хочет вернуть людям древние силы, и для этого использует евгенику, гемалургию, что угодно. Если возможно заново создать лерасиум, мы должны об этом знать.
–Но от меня-то зачем скрывать?– надулась Мараси.
–Я хотел сперва добиться хоть каких-то результатов.– Вакс подошел к ней, обойдя Стерис, которая ковырялась в треллиумовом штыре. Он снова взглянул на стену с заметками. Вспомнил, с каким энтузиазмом когда-то изучал гармониум.
Добыча треллиума вновь пробудила те эмоции. Но теперь, глядя на доску, он вспомнил и другие. Медленное, неотвратимое осознание нерешаемости загадки. Ему приходилось достаточно работать с безнадежными делами, чтобы понимать – это дохлый номер.