Дети августа - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Доронин cтр.№ 106

—Вешать их!

—Головы рубить!

Не вся толпа, но многие в ней требовали крови. Особенно те, кто сидели тихо во время боя. Они были тут как тут, когда пришел черед карать.

На площадь вывели пленных — окровавленных, еле переставляющих ноги. Четверо ордынцев были голыми по пояс, в камуфляжных штанах, и по их спинам явно успел пройтись пастушеский кнут. Остальные, «пособники», были в том, в чем их захватили. Они шли и ничего не видели перед собой.

Нет, это были не случайные люди, а действительно те, кто себя как следует запятнал. Тех же, кто просто помогал в чем-то захватчикам, «поняли и простили», иногда задав трепку, а иногда ограничившись внушением. Иначе казнить пришлось бы каждого второго.

А эти были из тех, кто ссучился по полной (как выразился прямой Каратист) и губили своих, работая на пришельцев. Тех, кто наживался, обирая соседей, которых по их наущению отвели в пыточный каземат, где они исчезли навсегда.

Все помнили, как выглядели заложники «сахалинцев», когда их выпустили. Многие видели, как откопали трупы замученных. Поэтому заступаться за палачей желающих не было.

Но почему-то, глядя на них, Данилов подумал, что их муки не доставят ему радости. Хватит и быстрой смерти.

Да, смерть они заслужили. Заслужили и того, чтоб их ослепили раскаленной кочергой, связали длинной веревкой и выпустили эту живую сороконожку на все четыре стороны — подальше за городом, волкам на радость. Такую идею он краем уха услышал — ее высказал кто-то из местных. И того, чтоб их раскатали живыми катком или бульдозером.

«Заслужили. Но этого нельзя делать. Не ради них. Ради нас. Хочется, черт возьми, но нельзя».

Он до сих пор помнил, что сделали с самозваным «регентом» Бергштейном. Его захватили заринцы, когда он прятался в каком-то сарае, и устроили самосуд, прежде чем Богданов-младший успел вмешаться: зарыли в землю. Живым. Привезли на телеге большой деревянный ящик, вырыли яму и под свист и улюлюканье опустили ящик на веревках в нее. Место, где он закопан, так и не нашли. А может, не очень-то и искали. Все-таки если бы не самозванец Артур — услышавший странные радиопередачи с далекого Урала, скрывший этот факт, а потом соблазнившийся на чужие посулы — ничего этого бы не случилось.

Теперь расправа обещала быть не менее жестокой. Со странным чувством отвращения Данилов смотрел на это действо — чувствуя его корни, средневековые, даже первобытные. Как раз об этом и писал дед. Жив ли он? Неужели никогда не удастся обменяться с ним мнениями о том, что произошло с ними всеми?

—Братишки!— вдруг услышал он усиленный динамиками голос, который сопровождал сильный фон.— Так нельзя.

Все обернулись. Пустырник стоял между капитаном Демьяновым и Захаром Богдановым и держал в руках микрофон, все еще в бинтах, но без костылей.

—Будьте добрыми и милосердными. Это то, что поможет любые беды пережить. Давайте их просто расстреляем.

Установилась тишина. Такая, что все услышали даже ничем не усиленный вопрос Каратиста.

—А баб тоже наказывать будем? Многие нагрешили.

—Я те дам!— показал ему фигу Пустырник.— Дурачина. Какой с их спрос? Кто приголубит, тому и борщ варят. Нету их вины. И детей не обижать. Они за отцов ответа не несут. Узнаю, что кто обидел — голову тупым ножом отпилю.

И ему верили. Знали, что отпилит.

* * *

В Калачевку они прибыли поздно ночью. Бывшее здание автовокзала было украшено огромным транспарантом. На темном фоне золотом было вышито «Слава победителям!». Надпись была подсвечена двумя прожекторами, но один из них горел вполнакала, давая света не больше, чем простая лампочка.

Как он узнал потом, чтобы вышить это полотнище мобилизовали половину женщин лагеря.

Проезжая мимо него, Окурок невольно скривился.

Победителям? Ну-ну.

Нет, это не было тотальным разгромом. Но и победой назвать язык не поворачивался.

До самого Пояса они гнали на всех парах, опасаясь погони. Пояс проскочили за несколько часов — слава аллаху, без поломок.

Остальной поселок тонул во тьме, лишь кое-где разорванной огнем костров, горящих бочек, самодельных масляных фонарей. Темные силуэты складов казались похожими один на другой. Среди них тут и там стояли фуры и грузовики поменьше — десятки, а может, и несколько сотен.

Их никто не встречал, потому что он, как и сказал ему Мустафа, соблюдал в дороге тотальное радиомолчание. Только в последний момент, чтоб не приняли за врагов и не открыл огонь патруль, Окурок радировал на общей частоте о доставке сверхважного груза. Но встречу организовать им не успели. Видимо, ждали где-то в другом месте, хотя обещали здесь.

Вот вам и порядок. С мстительным удовольствием атаман представил, как будет зол Уполномоченный, если он расскажет ему об этом бардаке. И как полетят головы.

«Да черт с ними. Люди устали. Караванов полно, дел невпроворот. Что я, стукач или крыса позорная? Скажу светлейшему, что все было на высшем уровне».

Правда, площадку разгрузки караванов придется искать самостоятельно. Никакой карты или схемы у стихийно разросшегося городка-лагеря не было.

Выйдя из грузовика в сопровождении двух бойцов, атаман поискал глазами табличку.

А вот и она! Все-таки исправили надпись. А то когда они уезжали отсюда на войну, там на табличке черным по белому значилось: «Площадка разгрузки корованов».

«Раньше повозки тащили быки,— предположил тогда Мишка.— Отсюда и слово возникло, да?» В ответ Мустафа, сидевший рядом по-турецки и куривший трубку, засмеялся своим каркающим смехом и сказал, что слово это персидское и коровы и быки тут не причем. А обозначало оно первоначально группу людей, пересекающих вместе безлюдную землю. В основном на верблюдах. Мол, тому, кто написал табличку — неуд по русскому.

Обоих уже не было в живых, напомнил себе атаман. И сам он уже не тот, кто отправлялся в этот поход.

Да, много воды утекло. И крови тоже.

Если в Сибири зима уже вступала в свои права, то здесь, на южной Волге, была еще слякотная поздняя осень. Но некогда было ждать, когда подмерзнет грязь — огромные массы транспорта пришли в движение. Работа не прекращалась даже ночью. Грандиозный план Уполномоченного по переселению людей и перевозке материальной базы воплощался в жизнь, не считаясь с теми, кто — вольно или невольно — пытался стоять у него на пути.

Орда между тем отступала, но это было плановое отступление, а не бегство. Так спрут втягивает назад щупальца, захватив ими добычу, чтоб поднести ее поближе к своей пасти. Из рыхлого образования размером с три-четыре Франции — Орда превращалась в компактную, плотно заселенную страну — двести километров с севера на юг и сто с запада на восток.

На запад, в тыл СЧП, по накатанным бывшим трассам шли обозы, тянулись караваны — к далекой Калачевке, которую теперь чаще звали просто «Столица». На тех участках, где рельсы не были повреждены, использовали дрезины. В одном месте на магистрали пытались даже запустить хорошо сохранившийся локомотив, но так и не смогли привести его в чувство. По накатанному снегу перевозили на санях. На реках лед еще был непрочным, а пока он не установился — кое-где для сплава грузов вниз по течению использовали буксиры и баржи.