Мертвый невод Егора Лисицы - читать онлайн книгу. Автор: Лиза Лосева cтр.№ 45

—Буржуазный разврат,— оглядевшись, буркнул Репин.

—На разврат у меня нет свободных средств, не беспокойтесь.

Мы просидели в столовой до закрытия. Репин снова в подробностях рассказывал о своей поездке. О том, что милицейский фотограф Цырыпкин, маленький неуловимый человечек-эльф, поставил себе цель совершить сплав по горной реке и без устали тренируется на Дону. Об отрывке из романа советского писателя из номеров «Всемирного следопыта», в котором ученый питал различными жидкостями голову, отделенную от тела, и голова эта говорила с ним и давала советы. О спорах в канцелярии между машинистками и сотрудниками из-за трат писчей бумаги. И наконец, снова о поездке на курсы. Мне было легко, ни одной мысли, голова моя казалась пустой, отделенной от тела, как в истории из «Всемирного следопыта».

Уехать обратно вРяженое все же пришлось значительно позже, чем я рассчитывал. Ждал ответа на запросы, канцелярия возилась с бумагами, пришлось еще раз зайти в городской музей. Все проволочки злили меня так, что меланхоличный Сидорня то и дело советовал мне «прогуляться, охладить нервы». Проторчав в городе лишних два дня, я, вернувшись вРяженое, узнал, что умер Псеков.

* * *

Тело Псекова нашли на рассвете. Он утонул, запутавшись в железной цепи, обмотанной вокруг дерева. Той самой, на которую я наткнулся после ужина у фельдшера. Воды в низине было едва по колено, но хватило.

—Как же так вышло, Аркадий Петрович?— Мы сидели с фельдшером Рогинским у них в комнатах при больнице.

Приехал я к вечеру. Ряженое по-прежнему тонуло в тумане, во мгле позвонки кита торчали из песка обломками кости. Улица была темна, пуста. Но Рогинские еще не ложились. Сам фельдшер, осунувшийся, потерявший в округлости линий фигуру, отпер мне на стук и, казалось, был рад видеть. Задумавшись над вопросом, он вздохнул.

—Вы же знаете, его бумаги пропали. Очевидно, выронил где-то или оставил по рассеянности, все же возраст! Но он вообразил, что их украл кто-то. Все те дни буквально был не в себе. Я советовал лекарства, успокоительные капли. Но — какое там. Все он злился, пил. Тем странным вечером ушел от нас в чувствах, конечно. Сказал, нужно свидеться со знакомым — да, видать, присочинил. Нехорошо так о покойнике — но какие тут старые знакомства? Только мы. Хотели удержать его, напоить чаем, не стал слушать. Запнулся в темноте, угодил в канаву, запутался в цепи, да уж и не смог выбраться.

—Вскрытие делали?

—К чему это, нет, само собой. Несчастный случай.

—Нужно было.

—Тут свои порядки, вы знаете. Ни к чему лишние кривотолки. Псеков, бедняга, был сильно выпивши, расстроен, картина утопления совершенно ясная.

—Что ж вы не написали?

—Зачем писать? Пока письмо дойдет, и вы приедете…

И откуда все так уверены, что приеду, с тоской подумал я.

Такая нелепая внезапная смерть. Опыт говорил, что смерть чаще всего такова и есть. Нелепа, странна, а порой даже смешна. Но эта уж слишком странная.

—А что за старый знакомец, если принять на веру его существование?

—Кто его знает. Всякое новое лицо вРяженом на виду, на ладони. Думаю, он от горя слегка помутился рассудком.

—Но ведь он с тем человеком говорил. У пристани. Здравствуйте, Егор Алексеевич.— В комнату вошла Анна Рогинская.— Я их видала, но обозналась. Приняла затебя,— она повернулась к мужу.

Рогинский и я поднялись. Он подвинул Анне стул.

—Садись, Анечка. И в самом деле! Аня шла из лавки, и ей показалась, что она видала Псекова на пристани. Он говорил с кем-то, в пальто с башлыком — вот как у меня. Но тут многие в них, удобно. Я был дома. Она как зашла, так и поняла, что обозналась.

—Этот человек, опишите его поточнее. Вы приняли его за мужа, значит, рост подходит?

Несмотря на то что на улице старые яблони, будто укрытые снегом, стояли в полном цвету, в комнате жарко топилась печь. Шторы были задернуты плотно. Анна куталась в экзотически пеструю шаль. Медленно поводя плечами, натягивала края шали потуже.

—Пожалуй, да. Но в этих пальто фигуру ведь не рассмотреть. Вроде бы он был в кепке. Нет, не помню. Давайте я чаю попрошу?— она вдруг сморщила лицо и заплакала.— Простите, простите! Так жалко его, все время плачу.

Рогинский засуетился. Крикнул девочке на кухне поставить самовар. За чаем еще несколько раз возвращались к тому дню, но без толку. Я еще раз спросил, кто вРяженом носит такие пальто. Фельдшер рассеянно ответил, что, пожалуй, каждый, прибавив: «…за свое отдал дорого, пять рублей, но ведь и вещь хорошая».

Уходя, в прихожей задержался — винцерада фельдшера висела на рогатой вешалке у двери. Посмотрел, пуговицы целы, да и само пальто в порядке.

Тайны из своего возвращения вРяженое я не делал. Не выйдет долго скрывать, а мне и не нужно. Выйдя от Рогинских, шел не торопясь. Разлив отступил. Но вдалеке, за мысом, вода и воздух слились, размыв линию горизонта. Степь окончательно укрыла ржавый прошлогодний бурьян молодой сизо-зеленой травой. Птицы пели звонко, громче их шумели насекомые, поднимаясь над травой тучами. По пути я заглянул на почту, поболтал сАстраданцевым. Упомянул, что со дня на день жду товарищей из города. Будет установлен строгий контроль за местными раскопками. Да и в целом за порядком. Очевидно, что ряженских взяли не всех. Астраданцев держался отчужденно, поджав губы. Однако заметил, что все село так и гудит, обсуждая последние события. Я поинтересовался у него между делом, где же «наш комиссар». Бормотнув «это вам лучше знать», он мстительно прибавил, что наверняка поехал получать благодарность от начальства, и тут же, сунув мне абсолютно бесполезные конверты — мой банальный предлог посещения почты,— скрылся в чуланчике. Ну и достаточно, остальное местные слухи сами разнесут.

Вещи я отнес в уже знакомую хату, к лодочнику. Тот не удивился, встретив меня, крикнул Марине, чтобы «приняла гостя». Коротко переговорив сДанилой о том, что будет нужно, я разместил вещи. День клонился к вечеру. Растворив окно, я выставил лампу, на которую тут же слетелись бледные мохнатые мотыльки. Сел за стол и разложил бумаги. В зеркальце под потолком — Марина сказала «для ангела» — всякий раз, как бабочка стукалась о ламповое стекло, мелькали тени. Да и вообще казалось, что кто-то постоянно ошивается у лодочниковой хаты.

Вскоре раздался смешок, со звоном посыпались на подоконник камешки. За плетнем Устинья, привстав на цыпочки, помахала мне. Поспешно поднявшись, я выскочил. Улица была пуста. За пристанью в тени ивы, у самого берега, качалась знакомая лодка. Синие ласточки, низко целуя воду, раскрывали раздвоенные хвосты. Устинья пошла мне навстречу сразу и тут же потащила за рукав под ветки, в тень погуще. Обняла, прижалась крепко. Взяла подарки. Обрадовалась платку. Но больше всего перчаткам. Тут же натянула одну на руку — выставив перед собой ладонь, согнула как для поцелуя, ковшиком. Я поймал, прижал к груди.

—Куда же пойти в них? Али на посиделку?— Она освободила руку, вздыхая довольно.— Тут-то такого не видали.