Я задыхаюсь, потому что сердце пытается стучать как можно быстрее.
Чтобы догнать его, найти, увидеть.
Хотя бы издалека — но даже одна мысль о том, что мы всего в сотне метров друг от друга, зажигает внутри меня огонь, потухший, казалось, навсегда.
Я уловила всего пару жестов — но это знакомые жесты. Они напоминают мне о том, как Герман умеет двигаться — мягко, но неумолимо, настойчиво, но вкрадчиво, спокойно, но пряча внутри могущественную силу, готовую вырваться в любую секунду.
Он двигался так рядом со мной, он двигался так — во мне. И цепочка ассоциаций раскручивается от одного его поворота кисти, таща с собой по инерции воспоминания о холодном запахе розмарина, о резком и частом дыхании на ухо, заканчивающимся коротком стоном, о том, как захватывает дух, когда вот этот поворот кисти случается между моих бедер.
Обхватываю горло пальцами, чтобы сглотнуть выскакивающее наружу сердце — и память бьет наотмашь, напоминая, как на мою шею ложилась властная мужская рука.
Я мечусь по торговому центру, как заполошная курица, бросаясь то в одну сторону, то в другую и моментально передумывая.
Оказавшись возле агентства, забегаю туда, киваю Тине и предлагаю:
— Кофе принести?
Она смотрит на меня огромными глазами. Наверное, то еще зрелище — после четырех сонных недель, я снова на взводе, дерганая, раскрасневшаяся и слишком громкая.
Не слушая ответа, быстрым шагом направляюсь на соседний этаж.
Ведь только на кофе-точке рядом с банком делают настоящий колд-брю с сиропом из цветов апельсина.
Тине понравится этот кофе!
Нервно приплясывая, стою в очереди. Выкручивая шею, жадно всматриваюсь в отсветы стеклянных перегородок и дверей банка. Там сегодня на редкость сонная атмосфера — совсем не похоже, что работники сегодня виделись с самым главным начальством.
Куда же направился Герман со своим седым собеседником?
В администрацию?
В какой-нибудь из дорогих ресторанов на последнем этаже?
Или они обсуждают дела в одном из сотен магазинов и бутиков?
Кофе со льдом обжигает холодом пальцы, пока я оббегаю этаж за этажом, даже не пытаясь придумать причину, по которой я это делаю.
Я сдаюсь. Причины нет.
Просто я настолько соскучилась, что готова на все, чтобы увидеть Германа.
Силы покидают меня где-то в районе атриума на первом этаже. Как я туда попала, и почему у меня в руках все еще греется кофе для Тины — не имею понятия.
Присаживаюсь на край фонтана, потому что ноги уже не держат, и отхлебываю ледяной кофе с запахом духов. Странный вкус.
Включаю телефон и смотрю в пустой экран нашего с Германом диалога.
Пальцы зудят от желания написать: «Я соскучилась».
Борюсь с этим желанием изо всех сил.
У нас почти получилось. Никогда еще наше расставание не было таким долгим, никогда еще мы не были так близки к тому, чтобы все исправить — в тот момент, когда уже все испортили.
Однажды я совершила совершенно непростительную подлость.
Мы с Полиной договорились выпить вместе в ирландском пабе. В тот вечер моя совесть уже не была чиста, но мы с Германом уже три дня не разговаривали. Я сбежала из его офиса, насквозь вымокнув под холодным апрельским дождем и еще шмыгала носом, не вылечив до конца легкую простуду. Поэтому пила подогретое пиво с медом и слушала болтовню радостной Полины.
— Если б мы с тобой еще неделю назад не договорились выпить, я бы все отменила, — говорила она, приканчивая третью кружку светлого эля, легкого, как сливочный лимонад. — Муж как раз завершил сложный проект и перестал задерживаться по вечерам. Мы даже на концерт успели сходить!
— Молодцы! — кивала я, изо всех сил выпихивая из сердце жгучее чувство обиды, что Герман не тоскует по мне, а смеет развлекаться с любимой женой. Совесть, обида, ревность и стыд сменяли друг друга быстрее, чем картинки в кружащемся калейдоскопе. Он кружился у меня в голове — темное-светлое-разноцветное. В ушах звенело, в сердце болело.
— Слушай, та-а-а-а-ак классно быть замужем! — Продолжала делиться Полина. — Помнишь те жуткие времена юности, когда напиваешься и с трудом держишь себя в руках, чтобы не написать лишнего какому-нибудь бывшему или будущему? Какое счастье, что сейчас можно написать все это лишнее мужу!
Она схватила телефон, лежащий рядом на столе и принялась листать контакты:
— Вот прямо сейчас и напишу! Он дома сидит, тоскует, ругается с телевизором, а тут я такая: «Я скучаю по тебе». А? А ты кому? Тоже мужу?
— Тоже… — едва шевеля языком, ответила я. — Тоже…
И нажала кнопку отправки.
Тоже. Герману.
Только мое сообщение было иным.
«Я умираю без тебя».
Мой хмельной организм, не спросясь моего разума, решил поставить его перед выбором.
На чье сообщение ответить?
Мое или ее?
И что сделать?
«Приезжай в офис», — получила я тогда ответ.
Гулкий удар колокола выбил весь хмель из головы, оставив лишь звенящую пустоту и захватывающее дух счастье.
— Что там у тебя? — попыталась засунуть нос в мой экран Полина.
— Игорь пишет… — судорожно попыталась соврать я. — …пишет, что у Макара что-то температура поднялась. Поль, слушай, я поеду?.. Не обидишься?
Откуда ей было знать, что виноватые нотки в моем голосе — не просто дань вежливости?
— Нет, конечно! — обрадовалась она. — Даже хорошо! Сейчас напишу Герману, что я освободилась и мы можем продолжить с ним!
Пока мы ждали такси — она в одну сторону, я в другую — она хмурилась и кусала губы, глядя в экране телефона.
— Что такое? — спросила я.
— У него вдруг срочная работа нарисовалась, — пожаловалась она. — Представляешь, как не вовремя?
Я представляла.
Летела к нему, забыв в такси платок, спотыкаясь обо все пороги на пути к темному кабинету в пустом офисном центре.
Сквозь ложь, вину и пронзительное счастье — которое случается невероятно редко.
Когда впервые нарушаешь строгую диету.
Когда выкуриваешь первую сигарету через три дня после того, как твердо решила бросить.
И когда возвращаешься к любовнику, с которым клялась никогда больше не видеться и едва вытерпела эти три дня.
Сейчас. Лана, ты мне нужна
Сейчас. Лана, ты мне нужна