Асфоделия. Суженая смерти - читать онлайн книгу. Автор: Серина Гэлбрэйт cтр.№ 107

Как девица облегчённого поведения.

Безголовая к тому же.

Подставила Тисона под удар – мы же не встречались тайком, в укромном месте без чужих глаз, но рыцарь открыто и при свидетеле вошёл в девичьи покои, из которых не вышел ни через несколько минут, ни через полчаса. Кили наверняка знала, что Жизель не будет до утра – сомневаюсь, что её ночные отлучки такой уж большой секрет, – и не надо быть великим мыслителем, чтобы предположить, чем мы с Тисоном можем заняться. В определённой степени повезло, что служанка отправилась к Эветьену, а ведь могла и ещё кому-то донести. И ждало бы нас пробуждение куда хуже того, что было по факту.

А если донесла?

Или тогда Тисона не выпустили бы из дворца? А раз он с нами поехал и уже столько времени в доме брата провёл, то обошлось?

– В общем, ты имеешь полное право выйти отсюда и забыть о моём существовании. Или доложить куда следует.

– Куда доложить? – Тисон внезапно повернулся, приблизился ко мне, заслоняя свет от окна.

– Не знаю, – пожала я плечами. – Закатникам. Или своему начальству из ордена. Или кто там отвечает за выкорчёвывание еретиков…

– Нет, Лия, – Тисон обхватил моё лицо ладонью, вынуждая посмотреть ему в глаза. – Ты не еретик, о чём ты? Ты пришла из другого мира, какая в том ересь?

– Сам же сказал, ваша священная книга отрицает существование других миров, – напомнила я.

– Но ты здесь, – почему-то под его взглядом, пристальным, пылающим, захотелось расплавиться в лужицу.

И поверить.

В то, что он верит мне и между нами не всё ещё потеряно. Что до прочего, то мы обязательно справимся… как-нибудь.

– Угу. Думаю, следовательно, существую, – всё же не удержалась я от мрачной шутки.

– Я могу выйти отсюда, ты права, – лицо Тисона оказалось так близко к моему, что губ коснулось его дыхание, голос упал до шёпота. – Однако забыть не смогу. И ты…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вместо продолжения мысли он поцеловал меня, осторожно, словно проверяя мою реакцию, но с той требовательной ноткой, от которой в моей голове будто переключатель щёлкал, переводя в другое состояние. То самое, где трудности с тормозами.

В ответ я обвила шею Тисона руками, прижалась к нему, позволяя углубить поцелуй и опустить меня на кровать, и на том серьёзные разговоры у нас закончились.

Из постели мы вылезли только к вечеру. Не то чтобы мы весь день совсем не покидали её пределов, занимаясь исключительно любовью. Покидали, конечно.

Служанку найти, попросить принести еду в спальню.

Забрать нагружённый тарелками поднос.

Потом выставить пустой.

Ещё просто валялись и болтали. В основном, о всякой ерунде, хотя Тисон тоже быстро приобщился к расспросам о чужом мире. Правда, его мало интересовали вопросы общего мироустройства, политики, географии и быта, куда больше занимало, кем я была, как жила, чем занималась. И слушал он с выражением задумчивого сдержанного любопытства, явно пытаясь вообразить мою жизнь через призму собственных представлений о мире. Я подозревала, что для Тисона всё равно тяжело складывать одно с другим, примиряться с идеями, противоречащими тому, чему его учили, что было нормой для его жизни. Но радовало, что он в принципе готов это принимать, что не отвергает мои слова если не как наказуемую храмовниками ересь, то как бред сумасшедшей, фантазию, ложь, придуманную корысти ради.

О чём мы точно не заговаривали, так это о будущем, о дне завтрашнем, об очевидном факте, что наши непонятные отношения не могут продолжаться вечно. Скоротечный этот роман обречён, даже не будь Эветьена и нашей с ним помолвки. Что бы мы оба ни чувствовали, какими бы надеждами ни тешились втайне, никто не мог отменить обетов Тисона, устава ордена Рассвета и принадлежности меня как Асфоделии к роду Тиаго. Формально я остаюсь ею, я носительница чужого тела и никогда уже не буду полностью той Алёной, какой была всю земную жизнь.

Я по-прежнему я и всё же не совсем. Что-то переменилось и не только тело и лицо. Начинало казаться, что и в мире вокруг тоже что-то успело поменяться, но я пока не понимала, что именно. Разумеется, были и очевидные моменты.

Выбор жребием, повернувшийся не так, как того требовали традиции. Что из этого выйдет, чёрт его знает.

Досрочное замужество одной из избранных, причём в брак ей предстояло вступить отнюдь не с императором.

Наша жизнь фактически втроём. Поведение и мотивы Эветьена оставались загадкой не меньшей, нежели затягивание Стефанио оглашения имени суженой. Я честно пыталась предположить, что могло двигать моим женихом, когда он разрешил брату поехать с нами и это после увиденного в спальне. Или когда делал вид, будто накануне ничего не произошло. Или когда преспокойно отправился во дворец, оставив нас тут почти что вдвоём. Неужели рассчитывал, что мы так и будем игнорировать друг друга?

Вряд ли. Да, рассуждения о полностью рукотворном происхождении священной книги вызывали у Тисона протест и негодование, но при том была масса вещей, с которыми Слово Четырёх определённо не соглашалось, однако Тисон их принимал вопреки написанному в ней. Если не как данность, неоспоримый факт, то хотя бы как вероятность, тоже имеющую право на существование в мире. Соответственно, к какому-то решению он да придёт и случится это довольно скоро.

Значит, догадывался.

Скорее, даже ожидал.

И впрямь, хоть ты совету Чарити следуй и сматывайся в Вайленсию. А что, приеду, возьму в мужья обоих, раз они с такой похвальной готовностью друг на друга глаза закрывают и примиряются с ближним своим, и не буду себе мозг выносить всякими мучительными выборами. Тем более язык мужчины знают, Эветьен вон, аж целых полгода в Вайленсии жил и ничего, вроде всем доволен. Эх, мечты, мечты…

Немного нетрадиционные мечты, правда, но уж какие есть. Ну а что? Кто-то о муже с дитём грезит и чтоб непременно до тридцати, а я о двух мужчинах сразу и чтобы без делёжки. Как говорится, на вкус и цвет фломастеры разные. Наверное, если бы братья вели себя иначе, соперничали и обозначали границы пресловутого «это моя женщина, и точка», мне бы и в голову не пришло рассматривать подобный вариант. Однако в том-то и дело, что при такой постановке вопроса становилось всё сложнее их разделять, тяжелее думать о каждом в полном отрыве от другого.