–Всё-таки отвали.
–Ты ведь улыбнулась?
Я ничего не ответила, чтобы не выдать свою неспособность противостоять его заразительной ухмылке. Внезапно он положил свою ладонь поверх моей руки, лежащей подле бедра, и меня сразу же удивил его жар на фоне моей холодности. Переведя удивлённый взгляд с его руки, настойчиво продолжающей накрывать мою, я замерла от неожиданной близости его глаз.
–Что если завтра не наступит?– вдруг приглушенным тоном заговорил он.– Что если оно наступит только для одного из нас?– я замерла.– Мы можем никогда не попробовать,– с этими словами он вдруг продемонстрировал мне упаковку презервативов. Я почти была уверена в том, что это те самые, которые мы с Лив вынесли из магазина во время Первой Атаки.
–Ты никогда не пробовал?– необычное волнение начало осязаемо разливаться в моей груди.
–Пробовал… – он неосознанно, лишь на секунду, слегка прикусил свою нижнюю губу.– А ты пробовала?..
Я не ответила.
В итоге мы спалили всю выловленную нами в тот день рыбу. Домой вернулись после заката, растрёпанные, полумокрые, дрожащие, но удовлетворённые. Лив сказали, что улов был “никаким”.
Впоследствии мы стали ходить на озеро едва ли не ежедневно, при этом всё чаще старались оставить Лив с Кеем дома. Лив постоянно злилась, потому что тоже хотела гулять, вместо того чтобы торчать дома в компании младенца в ожидании рыбы, которую мы стали приносить в заметно меньших количествах. В конце концов она, конечно, догадалась о моей связи с Данте. Догадавшись же, заявила мне о том, что презервативы из верхней полки спального комода начали исчезать целыми упаковками. Опешив от столь дерзкого заявления, я в итоге взорвалась фразой: “Не суй свой длинный нос куда не следует!”. Подобный тон Лив от меня прежде никогда не получала: моя любимая, единственная, младшая сестра привыкла видеть с моей стороны только любовь и лояльность. Мой тон в тот момент, я уверена в этом, явился для неё подобием нежданной пощечины.
Сначала она, конечно, обиделась, но потом, видимо, испугалась потерять моё расположение, в результате чего извинилась. После этого инцидента Лив старалась вести себя тихо, хотя к Данте свои чувства не переменила в лучшую сторону, может быть даже стала ещё более сухой по отношению к нему. Боюсь, она не просто ревновала, но опасалась того, что я предпочту её Данте. Я никогда не спрашивала её об этом, но, подозреваю, именно так оно и было.
Пока же Лив опасалась того, что Данте окончательно отберёт меня у неё, я ни о чём подобном даже не задумывалась. Мы занимались сексом под разными кустами, нам было физически кайфово от тел друг друга и больше, кажется, нам ничего не нужно было от каждого прожитого дня: секс – еда – сон. И так по кругу. В перерывах между этими тремя пунктами мы могли, для разнообразия, поразговаривать на тему наших прошлых жизней, теперь кажущихся идеальными. Так я узнала о его жизни до Первой Атаки: отец бросил его ещё в младенчестве, мать-наркоманка, с пяти лет рос при родной тётке, которой было на него наплевать, как и на своего единственного сына, ровесника Данте. С кузеном они были дружны, словно кровные братья: ходили в одну школу, в один класс, посещали одни и те же спортивные секции. Даже мечтали об одном: открыть собственную фирму по производству каких-нибудь механических штуковин. Вместе поступили в один университет, на один и тот же факультет, вместе жили в студенческом городке. Вместе влюбились в одну девушку, вместе отказались от неё в пользу друг друга. В прошлом году вместе накололи себе татуировки на правых запястьях в виде миниатюрных надписей “Братья навсегда”, а спустя два месяца после этого случилась Первая Атака. Его кузен был рождён в декабре, знак зодиака – козерог. Он не пережил Первую же Атаку. Парадокс, по мнению Данте, заключался в том, что его биологическая мать из воздушных знаков зодиака, то есть Неуязвимая, а значит должна была выжить. Он не стал её разыскивать. “Может, она в итоге нашла для себя заброшенный склад с героином, а может пошла на артефакты”,– других вариантов он не видел, но при этих словах нервно поводил плечами, словно хотел стряхнуть с них невидимую тяжесть боли.
Выслушав его историю я не стала в ответ рассказывать ему о том, что мне самой пришлось пережить после Первой Атаки, получив в своё распоряжение трупы отца и Доди. Хотела рассказать позже, когда боль ещё немного поутихнет и голос точно не дрогнет, но не успела.
Однажды я проснулась и увидела стоящую надо мной Лив. Она сказала мне что-то непонятное, что-то вроде: “Данте куда-то ушёл”. Я мгновенно сдвинула брови: “Ушёл? Что за бред?”. Это действительно казалось бредом – Данте никогда не выходил из дома без меня и причиной была не возникшая между нами сексуальная связь, причиной было прикрытие со стороны напарника. Так было безопаснее – ходить везде вместе.
Окончательно проснувшись, я обошла весь дом, но Данте так и не нашла. К обеду он так и не вернулся, и тогда я вышла на улицу одна, сказав Лив оставаться дома и быть настороже. Я побывала на озере и обшарила всю ближайшую к дому окрестность леса, но его следов так и не обнаружила. Может быть потому, что тогда я всё ещё была весьма посредственным следопытом. Это во время второй зимы я научилась более-менее толково выслеживать дичь по следам, но тогда был конец августа и моего скудного охотничьего опыта всё ещё было недостаточно.
В течение дня, пока я пребывала в безрезультатных поисках Данте, напряжение внутри меня неустанно возрастало. Вопросы вроде: куда он мог деваться? может быть он пошел не в лес, а в город? почему он вышел один? его ведь не словили трапперы?– разрывали моё сознание. Возвращаясь домой, я с неподдельным страхом надеялась не обнаружить в нём пустоту: вдруг Данте попал в передрягу в городе, а вернувшись из него привёл хвост? Но вернувшись домой я застала в нём только Лив с Кеем. Прошёл день, а Данте так и не вернулся. Что-то определённо точно произошло. Но что?
Я припёрла Лив к стене на кухне и заставила пересказать мне подробности ухода Данте, который она, исходя из её первых слов, видела.
–Что значит ушёл?!– схватив сестру за плечи и нагнувшись, чтобы смотреть ей прямо в глаза, вопрошала я.– Почему не предупредил меня?!
–Я вообще ничего не знаю! Видела только, что он набил свой рюкзак всяким добром: запихал в него все свои вещи, взял несколько консервов, упаковок сухарей и термос… Он вёл себя так, будто собирается куда-то далеко и надолго… Если не навсегда.
Смысл последней фразы, хлёстко сказанной Лив, стал доходить до меня гораздо позже.
Сначала я и вправду обнаружила исчезновение его рюкзака, и почти всех его вещей, включая оружие, несколько консервов и термос. Затем я принялась ожидать. Ждала сутки, вторые, третьи…
Сутки перетекали в недели, недели в месяцы.
Сначала я думала, что он придёт завтра, затем, что он вернётся в начале следующей недели, потом, что явится в конце месяца, и, в конце всего, ожидала его возвращения с приходом первого снега. Когда снег выпал, а он так и не пришёл обратно, я перестала ждать. Не хотела терзать себя вопросами без ответов. Все эти вопросы были о том куда и зачем он ушёл, и что с ним в итоге случилось или не случилось. Мы прожили в содружестве почти девять месяцев, три из которых я с ним была физически близка. Естественно я привязалась к нему. Но не настолько, чтобы лить слёзы из-за того, что он кинул нас. Меня. Со временем я пришла именно к этой мысли, которую Лив с каждым днём всё увереннее продвигала в качестве версии произошедшего: парень перезимовал с нами в тепле и при еде, а потом, на исходе лета, двинулся дальше, в надежде найти что-нибудь получше обогреваемого подвала в городе, принадлежащем трапперам.