Вроде ничего не изменилось, Кир всё тот же мерзавец – оторви и выбрось. Однако есть что-то щемящее в том, как сладко он уснул, убаюканный моими руками. Вымотанный, расслабленный, с тёмными кругами под веером ресниц. Обездвиженный, обезвреженный, весь какой-то... трогательный, что ли.
По-хорошему мне пора уходить, в любой момент могут вернуться наши отцы. У компании сегодня юбилей, а я даже близко не представляю, когда завершится корпоратив. Не хочу быть пойманной врасплох в чужой квартире.
Но минута за минутой ничего не меняется.
Я сижу на полу, упираясь подбородком в сложенные на диване руки, и увлечённо рассматриваю профиль спящего на животе Кира. В этом нет ни капли романтики. Откуда той взяться, рядом с человеком, который пяти минут не может прожить без того, чтобы не плюнуть в меня ядом?
Мне как минимум дико оттого что мы сейчас рядом и не пытаемся куснуть друг друга побольнее. А как он язвительно высмеял мои ценности?! Форменный кретин. Но что-то в этом кретине влечёт меня магнитом. Я даже не сразу осознаю, что дотрагиваюсь до Лиса не только в мыслях. И вот это уже совсем ни в какие ворота.
Будто со стороны вижу, как моя рука опасливо касается его переносицы. Под пальцами обычные веснушки, а кажется будто пучки тепла.
Милый такой, зараза, когда спит.
Я жмурюсь, поглаживая колючую щёку. Щекотно. И тут Кир что-то рявкает во сне, неразборчиво, но так резко, что я подрываюсь на ноги. Даже руки сами собой вытягиваются по швам. Похоже, ему в диковинку любые проявления ласки.
Выдохнув, хватаю брошенную на кресло толстовку. Из кармана на пол падает увядшая ромашка и что-то больно колет под рёбрами, при мысли, что отмороженный Кир сорвал для кого-то цветок. Это не ревность, конечно же. Скорее всего, обида. Я точно знаю, с другими он ведёт себя иначе. Во всяком случае, не так грубо, как со мной.
Прикрыв кое-как его обнажённую спину, на мгновение впадаю в ступор. Медлю, хотя давно нужно уходить. Пальцами машинально обрываю скрученные лепестки.
Любит...
Не любит...
Любит...
Хватит... не нужен он мне! – обрываю резко лотерею, варварски вырывая оставшиеся "билеты" вместе с куском сердцевины.
Но тут же сломлено становлюсь на колени у головы Кирилла, чтобы воровато коснуться губами края его поганого рта.
Не сомневаюсь, стоит Лисицину об этом узнать, и колкости посыплются словно из рога изобилия. На самом деле с ним ни в чём нельзя быть уверенной, потому что Кир способен выкинуть что угодно: как притвориться спящим, так и сцапать потерявшую бдительность меня вот этими загребущими руками.
Ну к чёрту, хватит с меня потрясений.
Набравшись храбрости, осторожно просовываю руку в передний карман штанов. Мало того, что пальцы едва продвигаются под весом его тела, так ещё стыдно до жути. Как-то это чересчур интимно.
Подцепив, наконец, ключ, медленно тяну его наружу. В гробовой тишине вдохи Кира слышатся всё реже. Я уже и вовсе не дышу. Перед глазами испуганно пляшут мушки. Уж лучше они, чем ярко всплывшее в памяти воспоминание, какой он там большой и твёрдый.
Боже, это помешательство. Так не должно быть!
С Лисом попробуй расслабиться – руку откусит! Но до входной двери бреду как в тумане, перебирая тысячи причин, чтобы остаться ещё хоть ненадолго.
Вернувшись домой, докладываю маме, что встречалась с Киром. Совсем коротко, без подробностей, за которые пришлось бы краснеть. Сон не идёт. Я долго стою под душем, с удивлением отмечая то, как остро грудь реагирует на упругие струи. Из головы не выходит его взгляд, там в пустой аудитории. Такой же обволакивающий и бьющий по коже жгучими уколами.
Ещё дольше обтираюсь полотенцем, внимательно рассматривая в зеркале своё тело. Никогда ещё оно не казалось мне таким красивым. Оно мне вообще никогда не казалось красивым: выпирающие ключицы и тазовые кости – практически суповой набор. Всё какое-то бледное, присыпанное веснушками как яблоко в парше. А он всё равно так смотрел, будто умирает от голода и это неказистое яблоко последняя надежда выжить.
Восторг Кира был настолько убедительным, что в отражении вместо привычных недостатков я замечаю округлость упругих ягодиц, стройные бёдра с блёдно жёлтыми пятнами на тех участках кожи, в которые на прошлой неделе так сладко впивались его пальцы. Через день-другой от синяков совсем ничего не останется. Только память и желание выкрутить кран на кипяток, чтобы хоть ненадолго вернуть те ощущения.
– Дура ты, Поля, – скрипуче смеюсь, швыряя в зеркало полотенцем. Может действительно стоит обвариться? Ожоги быстро вытравят чушь из головы.
И всё равно уже лёжа в постели, продолжаю проматывать события сегодняшнего дня, пытаясь унюхать горький запах ромашки на пальцах. Мне кажется, там оставалось нечётное количество лепестков: пять или семь, или даже все девять?.. Но точно нечётное. С такими мыслями я, наконец, засыпаю.
* * *
Утро добрым не бывает. Особенно если оно начинается с очередной шарады в виде короткого сообщения на телефон:
"Задание сорок восемь. Через пять минут жду на лестничной площадке"
И тут как бы всё понятно, но... для чего?!
Киру, естественно, плевать на отсутствие у меня сегодня первой пары. Плакали мои надежды отоспаться. Чертыхнувшись, на всех парах несусь в ванную. Расчёсываюсь, одновременно натирая зубы щёткой с таким остервенением, будто он как-то он сможет распознать мой маленький секрет. Или, если брать начистоту – мою большую ошибку.
Нельзя его целовать! Лис циничный и ядовитый, иначе почему, стоит подумать какие мягкие у него губы, фантомная боль обжигает те места, куда они прикасались, а внутри нарастает нечто невыносимое, острое и тянущее? Как будто я не ела со дня нашего знакомства.
А потом я выхожу из квартиры и становится ещё хуже, потому что Кир стоит прямо за дверью, весь мокрый. Ночью хлынул ливень.
– Чего тебе? – допытываюсь грубо, не зная, как ещё подавить взволнованный вздох.
– Для начала привет.
Привет? И всё? Не "Покажи мне сиськи, чудо", не "Вылижи мои ботинки"?
Молча вскидываю брови.