Часа в два дня Хенри сказал, что нужно остановиться и разбить лагерь. Надвигается скверная буря.
Аманда взглянула в безнадежную путаницу ветвей и листвы.
– Откуда он знает, что буря идет? Я даже неба не вижу.
– Это потому, что ты – невежественная белая дама, – объяснил Дрейк с нелепым выговором, – ему звуки говорят, звуки его родной земли, песня мохнатых и пернатых существ, вой великих мартышек.
– Я б тебя стукнула, если б так не устала.
Через час тусклый свет потускнел еще больше, высокие древки деревьев взялись раскачиваться, словно мачты при крепком ветре, лиственные кроны их, качаясь, сбивались вместе в окаймленной гармонии, в стонах ветвей, когда в собиравшейся тьме дерево терлось о дерево. Хенри и Джалон нервно хихикали между собой.
– Вот слышите, – смущенно пояснил Хенри, – деревья, они сексом вместе занимаются.
Должно быть, низко над головами их обмахнула драная юбка черной тучи, потому что в их укрытии вдруг настала ночь. Где-то за границей видимости в землю забила молния, гром у них в ушах – будто с рампы скатывают пустые стальные барабаны. Кусочки листьев и коры мягким градом обрушились им на крышу, под которой они жались к столбикам, как отчаявшиеся моряки, а ливень рухнул на них внезапно с полной силой, как будто откинули люк, и на головы им обрушилось нечто вроде горного водопада. Через полчаса все закончилось. Никто не шевельнулся. Лес капал всеми своими поверхностями шумно, постоянно, всю ночь напролет и до следующей зари, когда они проснулись под вихрящиеся занавеси пара, исходящие от земли, и щебет древесных лягушек, скрежет птиц, уханье гиббонов. Хенри и Джалон сбились в дружную кучку над горкой мокрых палочек, своими зажигалками «Бик» вынуждая огонь гореть.
Ошалелая Аманда искоса глядела на эту сцену. Дрейк сидел поблизости, энергичной тряской изгоняя из походных ботинок ночных оккупантов.
– Мы, к черту, где? – спросила она. – На острове Черепа?
[113] – Она высморкалась, нахмурилась результату.
Дрейку стало весело.
– Надеюсь, Конгу ты понравишься, – сказал он, – иначе нам хана.
Она не обращала на мужа внимания. Ее приперла нужда – в чем-то, в чем угодно. Поискала жестянку «Лидза-и-Палмера». Да, черт бы его побрал, сухое печенье слегка отсырело, однако в нем сохранялось более чем достаточно вкуса, чтобы перенести Аманду на несколько восхитительных мгновений в то состояние, где ни усталость, ни неудобство ее б не обеспокоили. Вкус – ощущение богов.
Оттуда день покатился под откос, поскольку все тропы, казалось, упрямо ползут вверх, и даже когда земля, очевидно, лежала ровно и свободно от силков, ощущалась она скользкой, как сальный кухонный пол. Вместо того, чтобы упрочиваться от применения, их крепость духа распадалась от часа к часу. Держать равновесие удавалось с трудом: сперва кто-нибудь один спотыкался и падал, за ним другой. Однажды, когда Дрейк потянулся вниз помочь жене подняться на ноги, ей показалось, что в глазах у него она что-то заметила.
– Вытерплю столько, сколько и ты вытерпишь, – объявила она.
Лицо Дрейка осталось каменным.
– Я ни слова не сказал.
Пообедать они остановились на прохладной опушке рядом с горкой из черного камня, откуда изливалось с десяток отдельных ручейков белокипенной воды. Дрейк сделал снимок. Аманда кинулась на манящую постель губчатых папоротников.
– Знаешь, – сказала она, – я уже даже забыла, как выглядит солнце. – Молчание. Откликнуться никто не пожелал. И что с того? Уже безразличная к слабому настойчивому аромату органической гнили, Аманда растянулась на спине, небрежная, как любой местный, в самой сердцевине этой уютной зеленой пещерки. Грандиозные серые колонны нестареющих деревьев взметались вокруг нее ввысь, сходясь фантастическими сводами живой материи, сотканной воедино так тонко, что из крохотных дрожких пробелов в листве раздробленный свет дня подмигивал Аманде вспышками призматического цвета, словно его проецировали сквозь высокий узор витража. Именно. Та древняя сцена, подражать которой предназначен всякий собор, тот дом, что пребудет вечно, глубоко в спиралях чудесного узорочья человеческого гена, наше утраченное звено связи с истинным раем, древесная игровая площадка в скачущих сучьях, где обитают божества и наслаждаются общением со своими твореньями. Останься у нее сколько-нибудь сил, Аманда попробовала бы взобраться по ближайшему стволу просто так. Она услышала голос Дрейка, тот что-то говорил ей, он повторял это снова. Она приподняла голову.
– Что? – крикнула она. – Ну что там еще?
Джалон показывал на нее.
– Он говорит, что тебе, наверное, лучше именно в том месте не валяться, – крикнул Дрейк. – Огненные муравьи.
– Святый боже! – Она вскочила на ноги, неистово отряхивая одежду, ничего не находя.
– Предосторожность, – сказал Дрейк. – Полагаю, непосредственная опасность нам не грозит.
– Они смеются? Они смеются вон за тем деревом? Я, конечно, устала и ослабла, но сейчас их проучу.
– На, – произнес Дрейк, вытягивая руку. – Ну их. – В руке у него был «Фиговый Ньютон».
– Ой, спасибо. Чем это я такое заслужила?
– Мне нужно оправдание для того, чтобы порядочно себя вести?
Она сделала вид, будто на миг задумалась.
– Да.
– Я обязан тебя любить, – сказал он. – Я неуязвим для твоих оскорблений.
Она задумчиво пожевала «Фиговый Ньютон».
– Как-то они подмокают, нет?
Их окликнул Хенри. Они с Джалоном выковыряли ножами из ила у ручья любопытный камень. Он повертел в руках обляпанную грязью штуковину, и все смогли увидеть, что это череп, маленький и обесцвеченный.
– Обезьянка? – спросил Дрейк.
Хенри покачал головой.
– Человеческий, – сказал он. – Человеческий младенец.
Костяное полушарие было расколото, и хранилище, некогда содержавшее мир в мире, до самых глазниц забито влажной глиной.
– Как он сюда попал? – спросила Аманда.
Этого Хенри не знал. Быть может, ребенка здесь похоронили, быть может, останки давно смыло сюда из другого места.
– Этого ребенка убили, – сказала Аманда. – Посмотрите на размер дыры.
Хенри пожал плечами. Он присел перед ними на корточки, промывая череп в проточной воде, а когда закончил, пропустил кусок лозы сквозь зазубренную дырку в черепной коробке и через подбородочное отверстие и повесил его себе на шею, как амулет. Такая защита может пригодиться дальше в их путешествии.
Дрейк сделал снимок.