– Я только вспомнила, – произнесла миссис Файф. – Нам поступила еще одна жалоба на запах в номере 23, поэтому я подумала, не прогонит ли Фингерз там еще раз «Рагмастер».
– Что ж, – вздохнул Эмори, – во всех номерах одна и та же история. Столько замков, столько ключей. Верчу в голове мысль, не рекламировать ли нам особый для самоубийц, полцены, еда от заведения и все необходимые пластиковые мешки и чехлы от пыли. Один сегрегированный номер. Как для курильщиков. Раздумываете, Не Выписаться Ли Насовсем? Так Вписывайтесь К Нам.
– Гораздо страшнее то, – сказала миссис Файф, – что я могу вообразить, что вы это действительно делаете.
– Я человек страшный, миссис Файф. Знаете, почему действие моего сценария не в «Желтой птице» – это место, в конце концов, мне знакомо лучше всех, его я рассматривал под десятками разных углов? Где я видел себя мэром небольшого городка, начальником над сравнительно небуйным тюремным населением, капитаном судна, разумеется, а само здание – живое нечто и постояльцы, прибывающие и убывающие, – просто грани одной громадной личности, у которой я – мозг, а некая добродушная экономка – сострадательное сердце. У нас чарующие персонажи, романтическая любовь, драма и возможности для секса, много секса. Но мне никогда не удавалось поддержать в себе интерес дольше чем на несколько страниц, потому что втайне я убежден, что Хичкок о мотельном бизнесе сказал все, что там коммерчески есть сказать
[59].
– А что он сказал?
– Неважно. – На миг лицо его, казалось, претерпело перемену размера, почти неуловимое сокращение. Он оглянулся, затем спросил: – Лорина в последнее время не заходила к вам поговорить?
– Да нет, мне казалось, она болеет.
– Она ж не парализована.
– Нет, я не говорила… Как у миссис Чейс дела?
– Держится. Знаете, этот вирус тут везде бродит. У нас для них тут просто вокзал. Удивительно, что мы все постоянно не болеем.
– Боюсь, я не видела миссис Чейс уже много дней.
– Ну, ей нельзя далеко от уборной отходить. Но послушайте, если ей случится сюда забрести, спросить у вас какого-нибудь совета, вы же дадите мне знать, правда?
– Разумеется, мистер Чейс.
– Вот и умница.
Бедолага уже потерял свою жену, дочерей своих – столетия назад. И она уж точно не расскажет ему про номер 37, о личных уборках, что она там производит – в стерильных, само собой, перчатках – за миссис Чейс. Или об открытии, какое совершила она сегодня в номере 42, с Фингерзом, техником, и Тэдом снаружи, их похотливые уши прижаты к двери. Мотель – не место растить детей, а особенно – девочек.
– Я душа нервная, миссис Файф.
– Все в порядке. Я тоже.
– Я вас обожаю, миссис Файф.
– Я вас тоже люблю, мистер Чейс.
Оставшийся без присмотра телевизор в гостиной нагребал на одинокую мебель волны и частицы. На кухне в затхлом воздухе еще витало послевоние вчерашнего ужина, господствующий привкус лука и чеснока от торопливой трапезы, чьи подробности бежали его в данный миг, когда он тупо воззрился в пропасть открытого холодильника, захлопнул дверцу, попялился в буфет, захлопнул и его дверцу.
Лорина сидела подоткнутая в постели, листала нынешний номер «Стиля Л.-А.»
[60]. Еще она потягивала «Курз» и курила легкие «Кэмел».
– Прошу прощения. Я думал, ты болеешь.
Она уставилась на него, царственно безразличная.
– Болею. Пиво успокаивает мне желудок, сам это знаешь, а сигаретный дым прочищает пазухи. Тебе и это известно.
Взгляд его обшарил смежную ночную тумбочку и близлежащий пол, нет ли где испачканных чашек, мисок, тарелок, свидетельств недавней кормежки.
– Что на обед?
– Черт его знает. – Она сделала долгий глоток из бутылки. – Вот, тут статья про горячих юных сценаристов, «Ботаны на бегу». Не слишком-то ободряющая картинка.
– Я читал.
– А ты уже даже не молод.
– Что стало с той лапшой в синей миске?
– Айрил съела, наверное. – Она зачитала из журнала: – «К тому времени, как Стейси Рукколе исполнилось восемнадцать, она сочинила пять сценариев, один из которых попал в оборот «Парамаунта». „Секрет моего успеха? – Она легко смеется с уверенностью матерого профессионала. – Способность, я думаю, придать своей цельности приятные очертания”». – Лорина перевела взгляд выше, рассчитывая на ответ, но Эмори в комнате уже не было.
В глубине второй полки холодильника за ржавой банкой бледных малосольных огурчиков он обнаружил полкирпича забытой «Велвиты», темного и твердого снаружи, но с достаточным количеством сравнительно мягкой желтой сердцевины, чтоб ее можно было намазать между двух ломтей черствого хлеба, шлепнуть их на густо намасленную сковороду и далее превратить в обугленный брусок то, что должно было стать приятно румяным жареным сэндвичем с сыром.
Он стоял на стуле посреди комнаты, с трудом извлекая застрявшую батарейку из вопящей пожарной сигнализации, когда прогулочным шагом, влача за собой собственные щупальца дыма, вошла Лорина и захотела узнать:
– Что это, к черту, ты тут жжешь?
Схватив индикатор дыма в оба кулака, Эмори рванул его вместе с шурупами из потолка, метнул вякающий диск в угол, где тот отлетел от плинтуса, оставил вмятину на холодильнике, поцеловался с ножкой стола и доскользил до стула, где намертво и остановился: его блеющие останки наконец оказались заглушены одним решительным, изрыгнувшим пластик притопом.
– Девятнадцать девяносто пять в «Кей-марте», – сухо заметила Лорина. – Особый светодиод голубого свечения. Экий ты буйный. Полагаю, этот выплеск имеет какое-то отношение к твоему драгоценному кино. – Она оглядела обломки под ногами. – А эти приборы разве не радиоактивны или как-то, типа в них такой катышек плутония, от которого нужно избавляться по инструкции, которую ты наверняка потерял. Теперь вся кухня заражена. Место, где мы едим. Нам конец.
Эмори загрузил почернелый квадрат хлеба и вязкого сыра на тарелку, изъял из холодильника последнее холодное пиво и разместил перед собой на столе элементы обеда и некие существенные страницы диалога, которые намеревался перечитать и отредактировать в свой драгоценный перерыв в дневном шуме.
Лорина оставалась, где была, не шевелясь, безмолвно, пока он не устроился окончательно. После чего заговорила:
– Имелся ли когда-нибудь во всей вывихнутой вселенной мужской шизанутости такой попросту шизанутый шизик, как ты?
– Если ты намерена висеть надо мной, пока я пытаюсь работать, хотя бы имей любезность удержаться от советов.