– Ворочался с боку на бок, Эмори, – возобновил сержант Смити. – В два Бренда выгнала меня на кушетку. Может, в четыре я наконец засыпаю. В шесть мне сообщают про Карла. Можешь вообразить, в каком я настроении.
– Поговори с моим агентом.
– Ну, мне кажется, я принес пользу своими предложениями, техническим советом. Твердый гонорар мне не нужен, можешь мне очков начислить.
– Очко. Одно-единственное очко.
– Нетто или брутто?
– Нетто.
– Большое тебе спасибо. Это наживка для лохов. Нет никакого нетто, никогда не было никакого нетто, и никогда никакого нетто не будет. Есть в долине заблудшие души, которые питаются кормом для кошек, а ржавые почтовые ящики их ждут оплаты за «Звездные войны». «Инопланетянин» еще в долгах, я тебя умоляю.
– Ишь ты, поди ж ты, – объявил Эмори. – До чего смышлен наш рядовой состав. Сегодня у нас все хорошо осведомлены, к черту. После такого знания – какое прощение?
– Мы в участке много журналов читаем. Начальник выписывает «Киносекрет», «Пансканирование» и «Голливудских милашек», Карл получает «Медиазону», а я беру «Срез», «Кинопалец» и «Людей».
Эмори записал в блокноте:
13. Увеличить действие, уменьшить диалог. Иностранные рынки. Весь мир понимает без дубляжа или субтитров язык переворачивающейся машины, рикошета пули, кулака в замахе.
Номер 11, двухместный, Эверсон, Тед, мистер и миссис, вошли в контору в одинаковых нарядах, синяя рубашка в клеточку, бежевые шорты, каждый позвякивает комплектом ключей, Прекрасный денек, Рано выезжаем. Много миль ехать, тариф за номер $55 + налог + $6.50 за платное кино «Резиновые головы», «Виза», срок действия 12/95, Пока, до свиданья, Увидимся в другой жизни.
– Так что, Митч, – продолжал Эмори, – когда-нибудь слыхал об островах Общества?
– Не-а.
– А о капитане Блае слышал? О хлебном дереве? Марлоне Брандо? Знаешь, он там одним островом владеет
[53]. Это его прибежище от безумия звездной славы. В общем, погляди когда-нибудь на карту Тихого океана – там повсюду острова-крохотули, сотни этих микроскопических точек без всяких названий плавают перчинками по всей этой огромной синеве. Этот сценарий – мой билет в рай. Куплю себе одну такую точечку рядом с Марлоном, свое укрытие от безумия себя, окрещу его Атараксия, нарисую собственный флаг, вздену на бамбуковый шест с подветренной стороны хрустальной бухточки, приезжай в гости, когда захочешь, ты с Брендой или ты и ты, ни собак, ни детей, ни постояльцев, ни колокольчиков, ни ключей, ни денег.
«Син-мен», наш сюжет покамест.
Однажды сияющим утром Большого Яблока спускающийся лифт Всемирного торгового центра-2 открывает двери на семьдесят шестом этаже
[54], и в нем обнаруживается – обожемой! – мужчина, скорчившийся в углу, без сознания и совершенно голый. Умело приведя его в чувство, доктор Констанс Питерсен, красивая психиатресса, которой случилось практиковать в этом здании, прикрывает мужчину своим пиджаком от костюма и ведет сквозь толпу любопытных в укромность собственного кабинета. У этого таинственного Джона Доу нет не только удостоверения личности, но и памяти, поверхность его мозга, очевидно, раздета донага так же, как и его тело. Добрый врач заинтригована. Она решает взять его к себе домой в городской особняк на Восточной стороне, где у нее второй приемный кабинет и множество свободных комнат, поскольку он, судя по виду, примерно тех же размеров, что и ее бывший супруг (чуланы и выдвижные ящики ломятся от брошенных, но стильных мужских нарядов), потому что он молод, пригож и хорошо сложен, и потому что это кино. Последовательность быстрых сцен. Серьезное обсуждение множества его проблем. Менее серьезное – ее. Вылазка в ресторан. Она ему показывает, как есть омара. Он ей показывает, как делать стойки на руках на запаркованных машинах. Ведет себя он, как человек едва ли старше двенадцати лет. Они наперегонки бегут к такси на углу. Лижут шербет друг у дружки. Ее спальня: монтаж кожи и членов. Она никогда не испытывала такого чистого чувственного наслаждения. Она осознает, что ее понимание слова «любовь» прежде было совершенно неверным. Пациенты ловят ее на улыбках в неподобающие моменты. Дни телесного веселья, но для мистера Джона Доу – никаких перемен в головном отсеке. Он славный парень, всего на одно деление не дотягивающий до исчерпывающей мужественности.
Однажды, когда Констанс на работе у себя в башне замка распутывает сокровенности мира, «Джон» решает выбраться и поизучать город. Последовательность кадров с наивной реакцией на дисгармонию улицы. В подземке его берут на гоп-стоп и, ввиду его незнания процедуры того, как полагается себя вести жертвам, ранят ножом в руку, а из возникшей раны изливается кровь подозрительно не-красного цвета. Инстинктивно ощущая, что таким зрелищем делиться ни с кем не стоит, «Джон», зажимая себе руку, спешит домой рассмотреть травму в одиночестве. Он уже замечал в одной более ранней сцене, что, когда доктор Питерсен случайно порезалась кухонным ножиком, кровоточила она красным. Почему же он другой? В ванной он изучает собственную внутреннюю жидкость, с любопытством растирает ее между пальцев, робко пробует языком на вкус. Воздействие незамедлительно и потрясающе; монтажный переход: ярость и вой пейзажа с потоками небес и взрывающимися скалами, где под приливами вздымающейся магмы, фонтанирующими фумаролами, в молчании таятся глубокие черные покои, полные черных машин, поблескивающих и зловещих.
Констанс возвращается и находит «Джона» – оцепенелого на кафеле ванной. Смятенный, перепуганный, рассказывает он все – от крови до видений. Доктор Питерсен заинтригована. (1) Исцеляющийся мозг ее уникального пациента выдал первые образы из жизни до лифта. (2) Представление о том, что занимаешься любовью, что в тебя проникает существо ни человеческое, ни, очевидно, вообще из этого мира, непростительное нарушение норм культуры, нравственности, профессиональных и личных наполняет ее двусмысленностью чувства, невыносимой ни в каком смысле, кроме эротического.