– Я так и знал! – рявкнул рассвирепевший Помпей. – Я сразу понял – как только мне доложили, что они ушли! Теперь нам нужно срезать путь и выиграть хотя бы час.
Он сжал кулак и стукнул себя по ноге:
– Если неприятель двинулся в Диррахий, значит у нас в армии есть его шпионы.
Лабиен устремил взгляд куда-то за горизонт.
– Как же им удалось обойти нас – и ни один дозорный не заметил? Как такое возможно, Лабиен?! – бушевал Помпей.
Впрочем, оба отлично понимали: раз уж это случилось, стало быть – возможно. Легионы Цезаря описали широкий круг и прошли от них на расстоянии не менее двух миль. Но Помпей, похоже, не ждал ответа.
– Придется догонять, – сердито продолжал он. – У противника в запасе была вся ночь. Сможем ли мы их настичь?
Лабиен машинально посмотрел на солнце, стараясь определить, сколько часов они потеряли. Вывод напрашивался неутешительный – догнать Цезаря вряд ли удастся. Но, видя состояние Помпея, Лабиен не решился произнести это вслух. Он сказал:
– При самом быстром марше, подкрепляясь на ходу, не останавливаясь для отдыха, мы сможем ударить Цезарю в тыл, прежде чем он войдет в город. Стены, которые ты построил, тоже задержат неприятеля. – Лабиен говорил совершенно спокойно, стараясь не растравлять Помпея еще больше. – Даже если они достигнут города, для пополнения запасов нужно немало времени. Мы им помешаем.
Лабиен очень старался, чтобы в его речи не прозвучал упрек, хотя сам пребывал в полном смятении от того, как обернулось дело. Диррахий – важнейший порт на побережье, и там по-прежнему хранятся основные запасы армейского продовольствия. Ни в коем случае нельзя было подпускать туда Цезаря. Конечно, тут была и вина Лабиена, но что проку горевать о прошлых ошибках? Еще не все потеряно.
Помпей посмотрел по сторонам:
– Уходим из этого злополучного места. Берем с собою только еду и воду. Остальной обоз пусть догоняет нас, и как можно быстрее. И сенат тоже – они не выдержат нашего темпа.
Лабиен отсалютовал, и Помпей взобрался в седло. Руки и ноги не хотели слушаться, так он разгневался. Семья командующего и семьи сенаторов остались в Диррахии. Если Цезарь захватит их в качестве заложников, его положение значительно упрочится. Помпей потряс головой, словно пытаясь стряхнуть ненависть и страх. Стоило ему принять решение, и желудок немного успокоился. Хорошо бы молоко с мелом укротило боль до вечера.
Легионы двинулись в путь, но их многочисленность теперь не казалась большим преимуществом.
Юлий прикинул пройденное расстояние и пожалел, что перед ним нет карты. Легионы шли двенадцать часов, люди едва волочили ноги по пыли. Хотя они сносили это терпеливо, некоторые уже шатались. Командующий отдал приказ – опереться на плечо идущего впереди. Так солдаты были похожи на уставших бродяг или нищих, а не на римских легионеров, но каждая пройденная миля отдаляла их от неприятеля.
– Почему Диррахия до сих пор не видно? – спросил Октавиан.
Юлий в упор поглядел на младшего товарища, и тот сглотнул и отвернулся. Юлий и сам украдкой посматривал вдаль – не покажется ли наконец город. На западе серебрилось море, и Юлий надеялся, что Диррахий близко. У него устали и болели глаза. Сидя в седле, он мог бы иногда их закрывать, однако не хотел выказывать слабость.
Юлий вспомнил, как давным-давно догонял армию Спартака. Насколько же, оказывается, легче быть охотником, чем дичью! Тот, кто убегает, чувствует себя совсем иначе, словно что-то лишает его воли. Многие солдаты начали посматривать назад, и Юлий хотел отдать приказ не оглядываться, но его опередил Домиций. Он уже скакал взад-вперед по рядам, выкрикивая команды.
Повсюду на дороге оставались влажные пятна. Оправляться на ходу нелегко, но легионеров учат и этому. Тем, кто шел в хвосте, приходилось все время бежать по сырой земле. Даже когда останавливались для передышки, обходились без выгребных ям, да и подтираться приходилось чем попало – листьями, травой. Многие солдаты носили при себе влажные тряпицы, которые быстро стали склизкими и зловонными. Долгий марш – работа утомительная и грязная, а холод пожирает гораздо больше сил, чем летний зной.
День, казалось, никогда не кончится. Юлий, хоть ему и не понравился вопрос Октавиана, тоже считал, что им давно пора достичь города. Солнце уже клонилось к горизонту; скоро придется дать людям передышку – хотя бы четыре часа.
С хвоста колонны раздался предупреждающий сигнал, и Юлий повернулся в седле посмотреть, в чем дело. Вдалеке, в низких тучах пыли, двигалось что-то блестящее. Он в отчаянии потряс головой. Только он собрался объявить привал, как на горизонте появляется Помпей! И теперь – то ли горевать, что ловушка захлопнулась, то ли радоваться, что не успел остановить еле живых солдат в неподходящее время. Эти измученные, спотыкающиеся на каждом шагу люди должны идти дальше.
Два экстраординария с дальних флангов галопом подскакали к Юлию и, не спешиваясь, отсалютовали.
– Есть новости? – спросил он, злясь, что в такой момент его отвлекают.
– Виден город, господин. В трех милях.
Юлий посмотрел на солнце, потом на свою армию. Пока они дойдут до города, наступит ночь, но все же хорошее известие придаст людям сил.
– Господин, перед городом стоит стена длиной приблизительно в две мили. И она, по-видимому, охраняется.
Юлий выругался. Помпей не терял времени. Штурмовать после тяжелого марша, да еще когда сзади вот-вот навалится противник – об этом и думать не хотелось.
– Поедем вперед вместе, – быстро сказал он. – Я сам должен видеть.
Он натянул поводья и обернулся к Октавиану:
– Пусть люди держат ровный строй. Не хочу позориться перед неприятелем. И ускорьте шаг на последних милях.
Октавиан как будто колебался, однако не решился протестовать.
– Солдаты не подведут, – подбодрил его Цезарь. – Впереди пойдет мой Десятый.
Когда в слабом свете тающего дня в виду Диррахия выросла армия Цезаря, солдат, охранявших недостроенную стену, охватил страх. Высота ее составляла двенадцать футов, и две-три тысячи воинов могли бы задержать галльские легионы, будь стена достроена. Но еще оставались проходы, где успели положить только перекладины, – этого, конечно, было недостаточно.
Офицеры Помпея кричали гарнизону команды, строители-греки, побросав инструменты, кинулись в город, надеясь укрыться там.
Солдаты, которых оставили защищать Диррахий, спешили занять позиции, доставая на ходу мечи и обмениваясь последними словами. Они стояли лицом к ветру, но не отворачивались, хотя и дрожали от холода.
– Стоять, пока вас не сменят! – ревел старший центурион.
Приказ подхватили и передали дальше; солдаты подняли щиты, готовясь защищаться. Люди отлично знали, что помощи ждать неоткуда, и все же слова центуриона, как ни странно, вселяли некоторую надежду.