Услышав имя сына, Сервилия, улыбаясь, выбежала навстречу; Брут неуклюже обнял ее и заметил, что она напряжена. Улыбка Сервилии потускнела.
– Ну как там? Идет бой? – спросила она.
Брут покачал головой, и тут – это было так неожиданно и унизительно! – у него потекли слезы.
– Нет. Город приветствует его на Форуме. Юлий сейчас в сенате.
– Тогда в чем дело? Отчего ты бледен? Пойдем, Брут, расскажешь мне все.
Провожаемый взглядами гостей, Брут поднялся за матерью по лестнице в ее покои и, уставившись в пустоту, опустился на мягкую кушетку. Сервилия села рядом и взяла руку сына в свои. Он увидел, как тщательно мать убрана и накрашена, и все ради Юлия. Уже из-за этого можно было уйти – если бы его держали ноги.
– Говори, – мягко сказала мать.
На ее ресницах повисли бусинки слез – необычное зрелище. Брут поднял руку, чтобы осторожно снять их, но тут же опустил: Сервилия отстранилась, испугавшись, что он размажет румяна.
– Я уезжаю, Сервилия, – сообщил Брут. – Я освободился от него.
Мать в замешательстве покачала головой, сжимая руку сына.
– Что ты говоришь? – переспросила она.
Брут поморщился:
– То, что ты слышала, мать. Мне больше нет дела до Юлия. А ему до меня.
– Ты объяснишь мне, что произошло?
– Он при мне назначил Марка Антония первым человеком в Риме – и мне все стало до боли ясно. Цезарь совсем не тот, кем я его считал. Совсем. Он просто играет с моей преданностью, как любой мерзавец-политик. А мы-то делаем для них все, отдаем жизни – за пустые обещания.
– Что за беда, если он отличил Марка Антония? Юлий ценит его способности – не более того. Риму служат десятки подобных людей. А ты необходим Юлию. Он сам мне говорил.
Брут с отвращением покачал головой:
– Для него нет необходимых. Есть лишь приближенные. И я был одним из них, большую часть жизни служил ему, словно преданный пес. Однако все кончается, кончилось и это.
Он закрыл глаза, терзаемый болезненным воспоминанием.
Сервилия погладила сына по щеке, но он грубо отстранился.
– А ты думал, чем теперь займешься? – холодно осведомилась она. – Как ты намерен жить? Неужели мой сын опустится до службы в наемниках или займется мелким воровством? Нужно же зарабатывать на жизнь.
– Не слишком ли я взрослый, чтобы менять свою жизнь, мама? Я римский полководец, и я умею обучать солдат. Таким, как я, всегда найдется дело. Поработаю, насколько хватит сил, а когда состарюсь – перестану. Начну создавать армии для кого-нибудь другого, и ноги моей не будет в Риме, пока здесь Юлий. Может, по-твоему, мне лучше остаться и всю оставшуюся жизнь лизать ему пятки, но я не желаю.
– Ты должен поговорить с Юлием, – взмолилась Сервилия. – Или нет, лучше я с ним поговорю. Задержись здесь на час, а я встречусь с ним. Он любит тебя, Брут, и я тоже.
Сын поднялся, встала и мать, не желая его отпустить.
– Рано или поздно Юлий и тебя заставит страдать, – тихо произнес Брут. – И даже не заметит этого.
Из глаз матери потекли слезы, оставляя на напудренном лице черные полосы, и Брут отвел взгляд. Он сделал шаг назад, но Сервилия протянула руки и с неожиданной силой притянула сына к себе. Она долго сжимала его в объятиях и молчала, а Брут чувствовал ее слезы у себя на груди.
– Ты мой единственный сын, – проговорила она наконец. – Ты знаешь, как я гордилась тобой, когда ты стоял на арене, а народ поднялся, приветствуя тебя. Я тебе рассказывала?
– Рассказывала, но я и так знал, – пробормотал Брут в ее волосы. – Ты тогда вся светилась.
– И мои слова ничего для тебя не значат? Ты не дашь мне хотя бы один час? Ведь это такая малость.
– Оставь это, мать, – попросил Брут, снова ожесточаясь. – И меня оставь.
– Нет, – ответила Сервилия. – Ты мне слишком дорог.
– Ну и глупцы мы с тобой, – заявил Брут. Он поднес руку к лицу матери, и теперь она не отстранилась, когда сын вытирал ей слезы. – Я писал тебе, как однажды во время боя надел его плащ и шлем?
Сервилия покачала головой, а Брут пожал плечами. Он обратился мыслями к прошлому.
– Легионеры думали, что идут за ним. Они устали и обессилели от ран, но шли, веря, что Цезарь сам ведет их в последнюю, решающую атаку. А Юлий был в лихорадке и совершенно беспомощен. И я повел их – ведь я любил этого человека больше всех на свете. Мы всю жизнь провели вместе и повидали такое, что и не расскажешь. Мы вместе завоевывали страны, и, во имя богов, стоило видеть, какие мы разбивали армии. Хватило бы два раза заселить Рим – а мы легко проходили сквозь них.
– Тогда в чем же дело?
– Я не желаю больше посвящать свою жизнь человеку, который этого даже не понимает. Он показал, насколько меня ценит, когда отдал Рим Марку Антонию. – При этом воспоминании у Брута сжались кулаки. – Я мог бы стать чем-то бо́льшим, понимаешь? Если б он, например, погиб в Галлии – я бы оплакал друга, а потом занял его место и пошел бы собственным путем. Я бы смог, Сервилия. У нас с ним есть нечто, чего нет ни у кого в нашем немощном городе. Каждый из нас мог бы подняться над всеми, не зная равных. И вот, я служу ему. Цезарь посылает – и я иду, останавливает – я стою. Ты можешь представить, каково мне переносить такое?
Говоря, Брут ласково гладил Сервилию по волосам, но глаза его были холодны.
– Среди сверстников мне нет равных. Я мог бы править. Просто мне не повезло – я родился в Риме, где есть Юлий. Я терпел много лет. Я отдал свою жизнь ему, а он и не заметил этого.
Сервилия отстранилась от сына и покачала головой:
– Ты слишком горд, Брут. Даже для моего сына. Ты еще молод. Ты можешь стать великим и сохранить верность Юлию.
Кровь бросилась Бруту в лицо.
– Я рожден для большего! Живи я в иное время, я стал бы первым, понимаешь? Беда в том, что я живу в одно время с ним. – Брут горько усмехнулся. – Тебе не понять. Я выигрывал битвы, когда Юлий уже готовился признать поражение. Я водил воинов в такие бои, что с любым другим командиром они бы отступили. Я обучал для него военачальников, Сервилия! В Галлии есть места, где мои серебряные доспехи стали легендой. Не говори, что я слишком горд. Тебя там не было.
Глаза Брута сверкали от еле сдерживаемого гнева.
– С какой стати мне отдавать ему свои лучшие годы, подобно многим другим? Рений погиб, спасая его. Кабера загубил свое здоровье, потому что это требовалось Юлию. Тубрук погиб, защищая его жену. Они были прекрасные люди, но я не собираюсь последовать за ними, во всяком случае ради Цезаря. Я завоевал для него Галлию, пора остановиться. Хватит с него.
Брут невесело засмеялся, и мать вздрогнула.
– Может, я даже перейду на сторону Помпея. Думаю, он меня не отвергнет.