Сейчас начнет изворачиваться, подумал Агенобарб, но юноша поднял голову и посмотрел ему в глаза:
– Нет, я понимаю. Однако раньше я присягал служить Риму. Если Помпей увез сенат в Грецию, я должен следовать за ним.
Прежде чем ответить, Агенобарб отхлебнул вина.
– Твоя жизнь принадлежит Цезарю. Он ведь все тебе объяснил. Станешь и дальше против него сражаться – пощады не жди.
– Я все равно обязан вернуться к Помпею, – ответил Сенека.
Агенобарб надул щеки и выпустил воздух.
– Твоя честь – это твое дело. Нарушишь клятву, данную Цезарю?
– Клятва, данная врагу, ни к чему меня не обязывает, господин.
– А меня обязывает. Тебе стоит хорошенько подумать, чью сторону принять. Выберешь Помпея – Цезарь тебе яйца оторвет.
Запылав от гнева, Сенека поднялся:
– Тебе, видно, уже оторвал!
Агенобарб обрушил на стол кулак, подняв тучу пыли:
– По-твоему, пусть бы нас поубивали? Помпей именно так бы и поступил. Цезарь сказал, что намерен восстановить закон и порядок. И он доказал это, когда отпустил всех, поверив нашей клятве. Я просто потрясен его поступком, и, если бы тебя заботила не только твоя карьера, ты бы понял почему.
– Я заметил, как ты потрясен. Ты даже позабыл о своем долге перед сенатом и Помпеем.
– Нечего поучать меня, мальчишка! – огрызнулся Агенобарб. – Оторвись от своего драгоценного чтения, посмотри на настоящую жизнь! С тех пор как Цезарь пошел на юг, все мы ходим по лезвию ножа. Думаешь, Помпею нужна твоя преданность? Да твой замечательный сенат разотрет тебя в муку – если ему захочется хлеба.
Несколько секунд мужчины напряженно молчали, глядя друг на друга и тяжело дыша.
– Я всегда удивлялся – почему человеку твоих лет не доверяют ничего большего, чем дорожная застава, – сухо молвил Сенека. – Теперь я понимаю. И я буду поучать каждого римского солдата, который не готов отдать жизнь в распоряжение командира. От своих подчиненных я буду требовать именно этого. И не собираюсь здесь отсиживаться. Подобное поведение – трусость!
Каждая черточка юного лица выражала презрение, и Агенобарб почувствовал сильнейшую усталость. Ему не хотелось продолжать.
– Я вылью немного вина на твою могилу – если найду ее. Больше ничего не могу для тебя сделать.
Не отдавая салюта, Сенека повернулся к собеседнику спиной и вышел из комнаты, оставляя следы на пыльном полу. Агенобарб злобно фыркнул, поднес к губам мех и сильно сдавил его.
Вошедший вскоре в комнату человек увидел, как Агенобарб, погруженный в задумчивость, лениво водит пальцем по пыльному столу.
– Господин! Меня послали узнать, есть ли новости, – заявил незнакомец без всякого вступления.
Агенобарб поднял на него глаза:
– Разве в Риме остался кто-то, кто может слать гонцов? Я полагал, все сенаторы уехали с Помпеем.
Посетитель явно был не в своей тарелке. Он не назвал имени своего хозяина, сообразил Агенобарб.
– Некоторые сенаторы, господин, предпочли остаться. К ним относится и мой хозяин.
Агенобарб оскалился:
– Тогда беги скорее обратно и скажи ему, что Цезарь идет сюда. Он в двух, самое большее трех часах пути. Он несет нам республику, и я не собираюсь ему препятствовать.
Глава 4
Спешившись, экстраординарии навалились на огромные створки Квиринальских ворот, что в северной части Рима. Ворота оказались не заперты, охраны на стенах не было – никто не задержал галльских легионеров. Когда настал решающий час, в городе поднялась суета, а улицы у ворот обезлюдели.
Тяжелая поступь легионов была подобна приглушенным раскатам грома. Экстраординарии чувствовали, как земля дрожит под ногами солдат; из щелей между камнями мостовой поднималась пыль. Пятнадцать тысяч воинов шагали к городу, который объявил их изменниками. Легионеры шли шеренгами по шесть человек, и конец колонны терялся где-то вдалеке.
Впереди ехал Цезарь на темном скакуне лучших испанских кровей. По бокам, отставая на шаг, двигались Марк Антоний и Брут, держа наготове щиты. Замыкали группу следующие в ряд Домиций, Цирон и Октавиан. Торжественность минуты заставляла всех трепетать. Для каждого Рим был и родным городом, и долгожданной мечтой. Однако вид опустевших стен и неохраняемых ворот вызывал тревогу. Никто не шутил, не смеялся; солдаты тоже шагали в молчании. Город ждал.
Юлий въехал под арку ворот и, когда ее тень легла на лицо, улыбнулся. Цезарь видел города Греции, Испании, Галлии – но это лишь жалкие подобия Рима. Строгое расположение домов, прямые ряды камней на мощеных улицах – все такое родное и знакомое, Юлий даже расправил плечи. Натянул поводья и повернул коня направо, туда, где его ждал Форум. Несмотря на серьезность момента, Цезарь с трудом сохранял торжественный вид. Губы сами раздвигались в улыбку, хотелось кричать приветствия и людям, и родному городу, невиданному столько лет.
В городе улицы уже не пустовали. Любопытство заставило людей открыть окна и двери домов и лавок и впустить внутрь солнечный свет. Римляне во все глаза глядели на галльских легионеров, вспоминая удивительные истории об этих солдатах. Любой мужчина, любая женщина – все в Риме слушали донесения из Галлии. Как тут устоять и не посмотреть на легендарных воинов во плоти!
– Кидай монеты, Цирон, доставай скорее! – крикнул Юлий через плечо и усмехнулся напряжению гиганта.
Как и у Октавиана, у Цирона на седле висел большой мешок, и, запустив туда руку, он выгреб горсть монет. На каждой был изображен тот, кто ехал сейчас впереди. Серебро звенело по камням мостовой; из укромных уголков выскакивали мальчишки и хватали катящиеся монеты, не давая им остановиться. Юлий вспомнил, как давным-давно стоял за спиной Мария во время триумфа и толпа колыхалась, собирая монеты. И это не просто деньги – потратят их одни бедняки. Остальные сохранят их на память или сделают подвески для жен или возлюбленных. На монетах – изображение человека, который прославился победами в Галлии, но которого близко почти никто не знает.
Возбуждение детей передалось и взрослым. Все больше и больше народу хватали монеты и радостно смеялись. Стало окончательно ясно: легионеры пришли в город не грабить и не разрушать – завоеватели так себя не ведут.
Цирон и Октавиан быстро опустошили мешки, и из задних рядов им тут же передали другие. Толпа разбухала, точно половина города только и дожидалась какого-то сигнала. Попадались хмурые, сердитые лица: кое-кому не нравилось, что на улицах Рима так много вооруженных солдат. Однако по мере продвижения колонны недовольных становилось все меньше.
Проезжая мимо старого дома Мария, Юлий посмотрел сквозь решетку ворот во дворик, который впервые увидал мальчишкой. Оглянувшись, поискал взглядом Брута – тот наверняка тоже вспомнил о старых временах. За воротами царило запустение, но скоро дом возродится и снова заживет. Юлию понравилась эта мысль, и он решил украсить подобной метафорой свою речь на Форуме. Выступление должно прозвучать так, словно он говорит в порыве, однако каждая фраза давно продумана и записана Аданом еще в пшеничных полях Этрурии.