Зеркала и галактики - читать онлайн книгу. Автор: Елена Ворон cтр.№ 261

По закрывающей вход шторке хлопнули ладонью.

– Джим, друг.

– Я за него.

– Выйди на минуту, – попросил лисовин.

– Сейчас.

Я сполз с постели, выключил движение на портретах Лайны и повернул тот, второй, лицом к стене. Побрел к двери; шевелиться быстрей не было сил. На шторке висел листок со списком удивительных указаний.

001. Поменьше торчать в каюте.

01. В рубку не ходить.

Это было написано от руки – явно лично для меня. Далее шло:

1. Крыс не гонять и не ловить.

2. Не подходить близко к сменившимся с вахты пилотам и навигаторам.

3. В чужие каюты не заходить.

4. Через порог не разговаривать.

5. НЕ СВИСТЕТЬ!

6. При любых недомоганиях немедленно обращаться к первому помощнику.

7. Не плакать по громкой связи.

Для каких психов это сочиняли? Если я и заплачу, всяко постараюсь, чтобы никто не услышал.

Мэй-дэй! Проще сдохнуть, чем отогнуть жесткую шторку и выбраться из каюты.

В коридоре терпеливо дожидался Том. Черно-рыжая маска, глаза прикрыты черной сеточкой, усы печально опустились. Тонкий, гибкий лисовин и сам поник, ссутулился. Мистер Эрроу ставил Тому защиту от RF, но защита получилась слабенькой. Первый помощник просил обходиться с Томом помягче. Я и так его не обижаю, и вообще на борту «Испаньолы» всё по-доброму. Экипаж борется с пытающимся заломать нас кораблем, и пока что мы побеждаем.

– Джим, друг, я хотел посоветоваться, – начал лисовин. – Мне совсем худо…

Я развел руками:

– Всем несладко.

– Да понимаешь… Ну просто чушь какая-то. Из-за Шейлы. Не то, что я виноват перед ней. Нет, слава богу. Но я совершенно рехнулся. Подыхаю без нее. В прямом смысле. Еще день-два – и вены вскрою, потому что не могу так. Я пошел к мистеру Эрроу. А он велел пройти по каютам и посмотреть на чужих женщин.

– Ну и сходи, раз велел, – сказал я, удивляясь. Пункт третий в инструкции – по каютам не шататься.

– Да как я пойду?! – вскричал лисовин. – Все равно что по чужим спальням подглядывать. Я же потом от чувства вины сдохну.

Пожалуй. «Испаньоле» только дай зацепку – любого замордует. К тому же я, например, не позволю пялиться на Лайну.

Том ждал моего ответа. Ума не приложу, что посоветовать.

– Мистер Эрроу объяснил, зачем это нужно?

– Дескать, надо создать свой маленький гарем и не зацикливаться на одной Шейле.

– Звучит здраво.

– Да пойми: не могу я такой рейд проводить.

Из-за поворота коридора показался пилот Рейнборо. Усталая, потяжелевшая походка, обаятельное лицо перечеркнуто полоской «очков» и оттого кажется сумрачным, у рта и между бровей залегли складки, которых еще недавно я не видел. Пилот нес какой-то мешок – небольшой и нетяжелый.

– Привет, – улыбнулся он. – Что загрустили?

– Крыша уезжает; расставаться жаль, – отозвался Том.

– На что тебе крыша в четвертом режиме? Только мешает. – Рейнборо остановился возле нас. Видимо, он давно уже сменился с вахты, и с ним рядом можно было находиться. – Я к Сильверу заглянул, получил объедки… то есть остатки. Угощайтесь, – он раскрыл свой мешок, предлагая выудить какую-нибудь вкуснятину, которую бывший навигатор приберег для тоскующих и оголодавших.

Мешок зашевелился, как живой.

– Черт! – бросив его, Рейнборо отшатнулся.

– Я с тобой, – объявил мешок голосом Израэля Хэндса, и из горловины высунулась морда поюна в «очках». – Я люблю тебя.

– Тьфу ты. Пролаза. – Рейнборо подобрал мешок и вытряхнул из него зверя. – Уж думал: крыса. Что он там пожрал? Ничего? – Пилот проверил и снова предложил нам с Томом угощаться.

Лисовин отказался, а я наудачу вытащил теплый сверточек, развернул. Это оказались восхитительные ягоды в хрупком ломающемся тесте. Пирожное расползалось у меня в руках, я перемазался в густом соке, но не потерял ни крошки. Объедение. Сильвер – маг и волшебник.

– Питер, почему нельзя извести крыс на борту? – спросил я, управившись.

– Это не те крысы, – ответил он отчужденно. – Не надо о них.

Никто из старого экипажа не желает ничего рассказывать. Хочешь просветиться – обращайся к «самозванцам».

– Юнга лисовин, – строго сказал Рейнборо. – До меня тут что-то донеслось. Какой рейд ты не можешь проводить?

Том смутился, и мне пришлось за него объяснять, в чем проблема. Рейнборо хлопнул лисовина по плечу и притянул его к себе.

– Точно: крыша едет. У обоих. Слышите ровно половину того, что вам говорят. Кому было велено лишнего в каюте не торчать? Джиму и Тому. А кто там ошивается сутки напролет? Джим и Том. Кому теперь плохо?

– Всем, – ответил лисовин, высвобождаясь. – Лучше скажите, что делать.

Рейнборо махнул рукой, указывая вдаль. Стены коридора светились, а закрывающие вход в каюты шторки тускло тлели и сквозь «очки» казались темными.

– Марш по каютам. Внутрь не заходи, с порога поглядишь. К Хэндсу загляни, к Мерри, к Андерсону обязательно. К Стиву не суйся – он у себя. Ко мне можешь: у меня жена самая красивая.

Том пораженно на него уставился.

– А как же?.. Как потом людям в глаза смотреть?

Пилот коснулся сеточки на лице:

– Глаз не увидишь. И всякого стриптиза – тоже. Когда выходят из каюты, движение на портрете останавливают. Шагай.

Лисовин двинулся по коридору. Рейнборо следил за ним, поджав губы. Хэндс и Мерри передохнули немного и рявкнули заводную песню, в которой можно было разобрать лишь пару слов: «Чин! Чин! Чингисхан!», да еще «О-хо-хо-хо!» и «А-ха-ха-ха!» Здорово у них получалось.

Лисовин добрался до каюты Джоба Андерсона и приподнял шторку. Постоял, всматриваясь. Опустил шторку и направился дальше. Рейнборо удовлетворенно хмыкнул.

– Питер, как вы думаете?.. – начал я.

– Меня все зовут Рей, – сообщил пилот. – И можно на «ты».

– Рей, мы сумеем благополучно долететь?

Он медленно повернулся ко мне.

– Нет, – выговорил словно через силу. – Мы потеряем самое меньшее двух человек.

– Кого? – спросил я, хотя спрашивать об этом было страшно.

Он потер подбородок. У его ног деловито кружил поюн. Рейнборо подобрал зверя, погладил, почесал за ухом и наконец ответил:

– Дэна тревожат лисовин и Сильвер. Лисовин в принципе очень уязвим, а Сильвер… с ним что-то неладно. Обычно с человеком можно поговорить, поддержать, убедить… Морду набить – хорошо помогает. А Сильвера не разговоришь. Таит в себе, мается.